События, которые я намерен коротко обрисовать, произошли летом 1889 года, вскоре после моей женитьбы. Я возобновил частную врачебную практику и наконец покинул квартиру на Бейкер-стрит, которую мы делили с Холмсом, хотя постоянно к нему заглядывал, а порой даже убеждал побороть богемные привычки и навестить нас. Практика моя неуклонно расширялась, а так как я поселился невдалеке от вокзала Паддингтон, то у меня появились пациенты из числа тамошних служащих. Одного я избавил от затяжного мучительного недуга, после чего он без устали расхваливал меня как превосходного медика и направлял ко мне всякого страдальца, готового прислушаться к его рекомендации.
Однажды утром, почти в семь, служанка разбудила меня стуком в дверь и сообщила, что в приемной ожидают два человека из Паддингтона. Я наспех оделся, зная по опыту, что несчастные случаи на железной дороге, как правило, серьезны, и сбежал вниз. Навстречу мне шагнул мой давний почитатель (проводник по роду занятий) и плотно прикрыл за собой дверь.
– Я его привел, – шепнул он, тыча большим пальцем себе за спину. – С ним все как надо.
– Кого вы привели? – переспросил я недоуменно. Проводник вел себя так, словно запер у меня в приемной какое-то непонятное существо.
– Нового пациента, – прошептал он. – Я подумал, лучше мне самому его сюда доставить, чтобы не улизнул. А так вот он здесь, в целости и сохранности. Но мне нужно идти, доктор. У меня ведь тоже своя работа, как и у вас.
И мой верный посредник тотчас удалился, так что я даже не успел его поблагодарить.
У стола в приемной сидел человек. На нем был неброский костюм из пестрого твида, матерчатую кепку с твердым козырьком он пристроил на моих книгах. Одну руку он обвязал носовым платком, испещренным пятнами крови. Этому юноше можно было дать не более двадцати пяти лет. Он казался энергичным и мужественным, однако лицо его было белым как мел; казалось, он едва справляется с сильным волнением.
– Простите, доктор, что поднял вас на ноги в такую рань, – начал он, – но ночью со мной случилась весьма неприятная штука. Я приехал в Лондон утренним поездом, стал разузнавать в Паддингтоне, где найти доктора, и этот славный малый любезно проводил меня к вам. Я вручил визитную карточку служанке, но вижу, что она кинула ее вон туда, на приставной столик.
На карточке значились имя, род занятий и адрес моего посетителя: «Мистер Виктор Хэтерли, инженер-гидравлик, Виктория-стрит, 16А (4-й этаж)».
– Сожалею, что заставил вас ждать, – сказал я, усаживаясь в рабочее кресло. – Вы, как я понимаю, ночь провели в дороге, уже от этого можно соскучиться.
– О, нынешнюю ночку скучной не назовешь, – расхохотался посетитель. Хохотал он взахлеб, откинувшись на спинку стула и сотрясаясь всем телом, на какой-то высокой, звенящей ноте. Меня как врача этот смех по-настоящему встревожил.
– Перестаньте! – крикнул я и налил ему воды из графина. – Возьмите себя в руки!
Толку ни малейшего. Посетителя охватил истерический припадок, какому поддаются сильные натуры после глубокого потрясения. Постепенно он пришел в себя, хотя в его лице не прибавилось ни краски, ни бодрости.
– Я выставил себя сущим идиотом, – с трудом выдохнул он.
– Ничуть. Глотните вот это!
Я плеснул в воду немного бренди, и бескровные щеки посетителя слегка порозовели.
– Теперь мне лучше! – проговорил он. – Будьте добры, доктор, взгляните на мой большой палец – вернее, туда, где он прежде находился.
Он размотал носовой платок и протянул мне руку. Даже я, с моими закаленными нервами, не мог не содрогнуться. Четыре пальца торчали, как им положено, а на месте большого жутко зияла кровавая вспухшая рана. Палец был отрублен или оторван у самого основания.
– Боже милостивый! – воскликнул я. – Травма у вас нешуточная. Крови, должно быть, вы потеряли немало.
– Видимо, да. Я тут же потерял сознание и, наверное, довольно долго валялся без чувств. А когда очнулся, рана все еще кровоточила, поэтому я туго-натуго обвязал запястье и закрепил платок веточкой.
– Отлично! Да вы прирожденный хирург.
– Речь идет о гидравлике, а это моя епархия.
– Удар был нанесен, – заметил я, осматривая рану, – очень тяжелым и острым инструментом.
– Чем-то вроде тесака.
– Полагаю, случайно?
– Никак нет.
– Неужели покушались на вашу жизнь?
– Именно покушались.
– Вы меня пугаете.
Я промыл рану губкой, очистил, перевязал, а потом наложил ватную прокладку и стянул бинтами, пропитанными карболкой. Пациент сидел, откинувшись на спинку стула, и ни разу не поморщился, хотя время от времени и кусал губы.
– Ну, как сейчас? – спросил я.
– Лучше некуда! После вашего бренди и перевязки начинаю жить заново. Слабость меня подкосила, но оно и не удивительно после такой переделки.
– Может, вам лучше сейчас не говорить о случившемся? Вас это слишком явно волнует.
– О нет, уже нет. Так или иначе, придется обо всем поведать в полиции. Но, между нами, если бы не такая неопровержимая улика, как рана, полиция имела бы полное право усомниться в моем рассказе. История совершенно из ряда вон, а доказательств не так много. Даже если мне поверят, свидетельства, которыми я располагаю, слишком неопределенны, и наказать виновных вряд ли удастся.
– Ха! – воскликнул я. – Если речь идет о загадке и вы хотите ее разрешить, то я настоятельно рекомендую вам встретиться с моим другом, мистером Шерлоком Холмсом, а уж потом обращаться в полицию.
– Да-да, я о нем слышал, – отозвался мой посетитель. – Буду очень рад, если он возьмется за это дело, хотя я должен, разумеется, прибегнуть и к содействию полиции. Вы меня ему отрекомендуете?
– Поступим лучше. Я сам отвезу вас к нему.
– Премного буду вам обязан.
– Вызовем кэб и поедем вместе. Успеем как раз к завтраку. Самочувствие вам позволит?
– Вполне. Я не успокоюсь, пока не