Следователь Ку усмехнулся, но тут же принял серьёзный вид.
– Не стоит делать выводы, ваше высочество, когда у вас нет доказательств…
– На кровавом халате, представленном Ёнсан-гуну, было оставлено послание кровью. Мать просила отомстить за её смерть.
Ку уставился на него большими глазами, и Тэхён склонил голову набок.
– Вы об этом знали?
– Нет…
– Потом шпилька, принадлежавшая матери Нам Сынмина, появилась в столице, а на одеждах убитых чиновников оставляют кровавые послания в насмешку над Ёнсан-гуном. По-моему, связь очевидна.
Следователь Ку задумчиво потёр бородку.
– Оставлю вас наедине с вашими мыслями, – сказал Тэхён, но тут ему вспомнилось ещё кое-что. – Вы наверняка составили отчёт о своих наблюдениях, когда посетили уезд Чанхын по делу матери Сынмина. Прошу, сделайте для меня копию и отправьте мне письмом.
Не успел Ку возразить, как принц добавил:
– И я со своей стороны поделюсь с вами всем, что мне самому удастся узнать.
Тэхён повернулся, чтобы уйти, но случайно встретился взглядом с заключённым, жующим солому. В глазах узника горел тот же огонь, что принц замечал в Исыль. Пламя ненависти, беспомощности и невыносимого горя.
– Сколько, говорите, здесь заключённых? – спросил Тэхён.
– Восемьсот, – машинально ответил Ку, всё ещё занятый своими мыслями.
Восемьсот человек.
Восемьсот предателей.
Заключённый с соломой всё ещё смотрел на него с презрением, когда Тэхён оглянулся.
«Только представь эту толпу на улицах города,– нашёптывал ему голос в голове.– Как они повлияют на обычных людей, какой начнётся хаос. Представь сорок тысяч солдат вана, смятение их сердец».
31
Исыль
Государства расцветают и рушатся, возникают и пропадают на пропитанной слезами земле. Горе существовало всегда, с начала времён, и ван Ёнсан-гун его приумножил. А я была слишком наивна и не понимала, что жизнь никогда не была «нормальной», что за стенами моего поместья всегда сгущалась тьма.
Теперь я видела её повсюду, всепоглощающую, душераздирающую тьму.
Листая тетрадь Вонсика, я задумалась над тем, как он стремился научить меня понимать суть вещей. Способна ли правда на самом деле избавить нас от великой печали? Я всмотрелась в набросок цветка рядом с описанием сцены преступления. Под рисунком Вонсик оставил заметку:
Прострел поникающий.
Применяется в народной медицине.
Расцветает весной и цветёт всё лето.
Любит свет, не может расти в тени и в сухой земле.
Бутон обычно фиолетовый.
Изредка – красный.
Я не приглядывалась к цветкам, оставленным у тела юного Пэка и стражника Мина. Тогда они казались совсем невзрачными. Подумаешь, цветок и цветок. Он как луна на небе, всегда выходящая ночью. Можно провести целый месяц, а то и всю жизнь, не обращая на неё внимания. Однако теперь я тщательно изучила набросок: похожий на колокольчик бутон, шесть лепестков, словно покрытых ворсом. Я закрыла глаза, мысленно рисуя цветок перед собой, осматривая со всех сторон, пока в голове не всплыло одно воспоминание.
Мы с Суён задержались, наблюдая за тем, как незнакомая нам семья убирает сорняки с небольшого холмика земли, под которым находилась могила их родственника, подрезает траву, чтобы почтить покойного. Мы обе расплакались из-за мучительной мысли о том, что не можем приходить на могилы наших родителей и даже не знаем, где их закопали.
После того дня мы часто задерживались у кладбища, и Суён подметила, что на могильных холмиках всегда расцветают фиолетовые цветы с головками-колокольчиками, неуместно радостные на вид. «Жуткий цветок-старик», – называла его Суён из-за лепестков, как будто обросших седыми волосками, и сгорбленного стебля.
Я открыла глаза и снова посмотрела на рисунок. Он выглядел точно так же, как цветок в моей памяти.
В дверь постучали, и мои мысли потонули в приятном волнении. Принц наконец вернулся. Я поднялась и изучила своё отражение в зеркальце в ржавой оправе. Пощипала щёки и потёрла губы, чтобы они порозовели. Снова раздался стук, и я поспешила открыть дверь.
И застыла на месте.
Передо мной стоял слуга с крупной родинкой под глазом. Он поклонился и шагнул в сторону, открывая взгляду того, кто пронзил моё сердце шипами злости и печали, от чего каждый вдох отдавался болью. Передо мной стоял предатель.
– Если вы ищете принца, он пока не здесь, – процедила я сквозь зубы.
– Я пришёл за тобой, – ответил мой дядя, не двигаясь с места. – Мой слуга проследил за хозяйкой гостиницы и показал мне, где тебя искать.
Он оглянулся через плечо, и словно по команде четверо слуг вынесли паланкин и поставили у хижины. Они приоткрыли дверцу, будто приглашая меня внутрь.
– Зачем вы за мной пришли? – спросила я, едва держа себя в руках.
Дядя меня не слушал. Он осмотрелся и покачал головой.
– Печально видеть, что дочь магистрата Хвана живёт в таком месте.
Он подошёл к паланкину и похлопал по крыше.
– Ты выглядишь бледной. Знаю, всё это слишком внезапно, но тебе лучше уехать отсюда. У моей сестры десятки слуг; там смогут выполнить любой твой каприз, и…
– Зачем мне уезжать?
Дядя нахмурился. Мой резкий тон застал его врасплох.
– Хван Поён, не могу же я позволить тебе оставаться в этой прогнившей хижине? Ты должна спрятаться до того, как произойдёт Великое Событие. Здесь слишком опасно, а я обязан обеспечить безопасность своей племянницы.
Меня всегда учили не смотреть старшим прямо в глаза, но этот человек не заслужил моего уважения. Я подошла к нему и прошипела:
– Сдать моего отца вану тоже было вашей обязанностью?
Его губы дрогнули.
– Не понимаю, о чём ты…
Я ударила его по лицу с такой силой, что голова дяди дёрнулась в сторону.
– Небеса накажут вас за предательство, и пусть ваша смерть принесёт с собой боль как от тысячи ножей.
Я снова занесла руку, но дядя крепко схватил меня за запястье.
– Я хотел уберечь тебя от правды, – прохрипел он и встряхнул мою руку. – Но если так, что ж, вот она вся.
Дядя подался ближе и выплюнул слова мне в лицо:
– Ты больше никогда не увидишь сестру.
– Я не намерена верить всему, что вы…
– Хотелось бы мне, чтобы всё было иначе, но для наложниц вана закрыт путь домой, – тихо продолжил дядя, чтобы слуги его не слышали. – Их раздарят тем, кто присоединится к восстанию, и твоя сестра уже обещана чиновнику Ву.
У меня подкосились колени. Опарышу? Так ему действительно отдадут Суён?
– Такова жизнь, – сказал дядя, и по его лицу пробежала едва заметная тень сожаления. –