— Крепость будут из блоков да плит лепить, — словно прочитав мои мысли, подтвердил Андрей. — решили разобрать часть домов с крайних улиц, да с развалин набрать что ещё пригодно…
— А вокруг — минное поле… — мечтательно добавил он.
— Мины? — я нахмурился. — Это тебе не взрывпакеты. Тут инженерный подход нужен.
— А вот и нет! — Андрей ухмыльнулся. — Голь на выдумки хитра. Уже готовые есть. Испытывают. Скоро и минные поля будут. Кроме картофельных.
Я почувствовал внезапную усталость. Боль в плече напомнила о себе.
— Ладно, — повернулся я к машине. — Это всё грандиозно… Но что-то я притомился. Отвези домой, Андрюх.
Отлеживался я ещё неделю. Слабость не отпускала. Когда за мной прислали машину (не «Зяму», а обычную «Ниву»), шестое чувство подсказало: дело важное. Не для передачи через третьи руки.
В штабе меня встретил сам Сергей Алексеевич. Лицо усталое, но сосредоточенное.
— Ну что, как самочувствие? — спросил он, участливо глядя на мою перевязь.
— Терпимо, — я старался держаться прямо. — Готов к работе.
— Это хорошо. Дело есть… Конфиденциальное. — Он прикрыл дверь кабинета и указал на кресло у окна. — Присаживайся.
Глава 10
Я сел. Сергей Алексеевич прошел на свое место за столом, взял набитую трубку, его пальцы, покрытые въевшейся грязью и мелкими шрамами, дрожали. Лицо, обычно твердое и решительное, сейчас казалось изможденным, с глубокими тенями под запавшими глазами. Он выглядел старым и невероятно усталым.
— Ты знаешь… — произнёс он хрипловато, голос сорвался на полуслове. Он защелкал бензиновой зажигалкой, высекая жалкие искры, никак не желающие поджигать фитиль. Наконец, с хриплым шипением, вырвался крохотный, лениво тлеющий огонёк. Он поднес его к трубке, глубоко затянулся. Воздух наполнился едким запахом горелого трубочного табака и чая — смесь приятная и одновременно тошнотворная. — Даже не знаю, с чего начать…
Я сидел напротив, ожидая продолжения. Внутри клубилось нетерпение, смешанное с тревогой. Хотелось выпалить банальность: «С начала!», но удержался. Мысль о неуместности шутки, о собственном раздражении на чужие штампы, заставила стиснуть зубы.
— Пообщались мы с раненым нашим… — Сергей Алексеевич выпустил струйку сизого дыма, глаза его стали прищуренными, изучающими. — Любопытные… вещи он рассказывал… Понять, правда, сложно было, язык корявый, бредил местами… Но кое-что удалось выцепить.
Я не перебивал, весь превратившись в слух. Мускулы на спине напряглись, ладони стали влажными.
— Он твердил… оружие, говорит, у них… из больших жилищ. Каменных. В нескольких днях пути отсюда. И если я его правильно понял… — Глава сделал еще одну глубокую затяжку, дым заклубился вокруг его головы, придавая лицу призрачность. — … жилища эти… появились здесь… давненько. Очень.
— Он что, помер? — вырвалось у меня прежде, чем я осознал. Голос прозвучал резко, глухо в тишине кабинета.
— Ну да… — Сергей Алексеевич потупил взгляд, смахнув со стола невидимые крошки. — С такими-то ранами…
Его голос был плоским, без эмоций. Мне рассказывали: кроме пулевого в живот, того еще и КАМАЗом зацепило. Чудо, что он вообще заговорил.
— Он мог бы и больше рассказать, — продолжил глава, подняв на меня взгляд, внезапно острый и пронзительный. — Но! — Он резко отставил трубку, упёрся локтями в стол, наклонился ко мне. Лицо его было близко, я видел красные прожилки на белках глаз, глубокие морщины у рта. Запах пота, табака и усталости ударил в нос. — Я не за этим тебя пригласил. — Его взгляд буравил меня, ища что-то в глубине. Затем он резко откинулся на спинку стула, отвернувшись к покрытому пылью окну. Замолчал.
Он выглядел… разбитым. Не просто усталым, а именно выжатым, как тряпка. Если бы не знал, что он не пьет, решил бы — тяжелый запой. Трясущиеся руки, нездоровая бледность под загаром, этот внезапный уход в себя. Что с ним?
— Я вас слушаю, — выдержав паузу, напомнил я тихо. Тиканье старых настенных часов казалось оглушительным.
— Знаю, ты далёк от наших… дрязг, — начал он снова, не оборачиваясь. — Поэтому скажу прямо… меня хотят сместить с поста главы. И думаю… в ближайшее время это случится. Как бы я ни брыкался.
Я остолбенел. В нашем положении? В мире, где каждый день — борьба за выживание, где одна ошибка может погубить всех? Ладно в прежней жизни, пост главы поселка давал какие-то крохи власти, доступ к ресурсам. Но здесь? Здесь он означал лишь бесконечную головную боль, ответственность, недосып и риск быть первым, на кого возложат вину за любую беду. Горечь подступила к горлу.
— А нафига?.. — вырвалось у меня, просторечно, грубо, но искренне.
Он медленно повернулся. В его взгляде читалась усталая ирония.
— Причин… много. — Он развёл руками, жест был тяжелым, обречённым. — И самая главная… у некоторых наших односельчан мозг… не самый рабочий орган. Личная неприязнь… перевешивает голос разума. И страх. Страх перед тем, что я знаю слишком много про их делишки… и требую слишком многого.
Америку он не открыл. Главу не любили. Кто-то за крутой нрав, за жесткие решения. Кто-то — старые обиды из прошлой жизни. Кто-то просто завидовал иллюзорному «авторитету». А кто-то боялся его требовательности, его попыток заставить всех работать на благо всеобщего выживания.
— А как же казачество? — попытался я найти опору. — Казаки вас всегда поддержат!
— Да уж… — он криво усмехнулся, беззвучно, лишь губы дрогнули. — Поддержать-то поддержат… Вот только как? — Его голос стал ледяным. — Штыками? Начнется междоусобица? На фоне этого? — Он кивнул в сторону степи, за окно. — А есть ли смысл… таким образом… отстаивать власть? Кровью своих?
Я молча пожал плечами. Что тут скажешь? Он был прав. Война внутри поселения сейчас — самоубийство.
— Вот и я мыслю… — он поднялся, словно стул обжёг его. Начал мерить кабинет шагами — тяжёлыми, нервными. — Нету его, нет смысла! Они что думают… очень легко руководить всем этим? — Он широко развел руками, охватывая стены, поселок за окном. Голос его сорвался. — Я уж и забыл… когда спал по-человечески! Всё дела, суета, решения… многие — на вес жизни! Тьфу! — Он демонстративно плюнул на деревянный пол, оставив темное мокрое пятно. Его дыхание было тяжелым.
— Но я тебя… не за этим позвал. Точнее… не только. — Он остановился у стола,