Меня бы не удивило, если бы в других случаях я обнаружил обратную временну́ю последовательность такого рода чувств и эта часть комплекса кастрации вступала бы в действие лишь после успешного выбора объекта. Но фаза мужественности у девочки, на которой она завидует мальчику из-за пениса, в любом случае наступает раньше в ходе развития и находится ближе к первичному нарциссизму, чем к фазе любви к объекту.
Некоторое время тому назад мне ненароком выпал случай истолковать сновидение новобрачной, которое можно счесть реакцией на утрату ею девственности. Без всякого нажима оно выдало ее желание кастрировать молодого супруга и оставить его пенис себе. Конечно, было допустимо и более невинное толкование: дело вроде бы заключалось в желании продлить и повторить половой акт, однако некоторые детали сновидения выходят за пределы такого смысла, а характер, как и последующее поведение сновидицы, свидетельствовал в пользу его более серьезного понимания. В данном случае за этой завистью из-за пениса обнаруживается обострившаяся враждебность жены к мужу, которую в отношениях полов полностью никогда нельзя исключить и наиболее отчетливые признаки которой представлены в устремлениях и в литературной продукции «эмансипаток». Такую враждебность женщины Ференци доводит – не знаю, первый ли, – в палеобиологической спекуляции вплоть до эпохи образования полов. Первоначально, по его мнению, происходило спаривание равноправных особей, но одна из них превратилась в более сильную и принудила ту, которая послабее, терпеть половое слияние. Ожесточение по поводу такого подчиненного положения сохраняется и во врожденной предрасположенности современной женщины. Считаю, что пользоваться подобными спекуляциями не возбраняется, пока избегают их переоценивать.
После этого перечисления мотивов парадоксальной реакции женщины на дефлорацию, зримо закрепившейся в ее фригидности, позволительно подвести итог: незрелая сексуальность жены разряжается на муже, которого она впервые познала во время полового акта. Но в таком случае заклятие девственности вполне оправданно и мы понимаем смысл его предписания избегать подобных опасностей именно мужчине, который должен прожить с этой женщиной долгую совместную жизнь. На более высоких ступенях культуры оценка этой опасности отступает на второй план по сравнению с обетом подчиняться, а также, пожалуй, и с другими мотивами и соблазнами; девственность рассматривается как благо, от которого мужчина не вправе отказываться. Но анализ расстройств брака показывает, что мотивы, которые призваны побудить женщину к мести за свою дефлорацию, еще не умерли в психике даже цивилизованной женщины. Полагаю, наблюдателю должно броситься в глаза, что в некоторых неожиданно многочисленных случаях жена в первом браке остается фригидной и чувствует себя несчастной, тогда как после его расторжения становится нежной и счастливой женой со вторым своим мужем. Первичная реакция была, так сказать, исчерпана на первом объекте.
Впрочем, запрет на лишение девственности не перестал действовать и в нашей культуре. Душа народа знает о нем, а поэты использовали время от времени его в качестве фабулы. Анценгрубер рассказывает в одной своей комедии, как глуповатый деревенский парень отказывается жениться на предназначенной ему невесте, потому что она «девица из деревни и ему первому в ее жизни придется ее попробовать». Поэтому он согласен, чтобы она вышла замуж за кого-то другого, и готов взять ее в жены как вдовицу потом, когда она перестанет быть опасной. Заголовок пьесы «Яд девственницы» напоминает о том, что укротитель змей прежде позволяет ядовитой змее укусить клочок ткани, чтобы потом без опаски распоряжаться ею [71].
Табу на лишение девственности и часть его мотивации наиболее выразительно изображены в известном драматическом образе – в Юдифи из трагедии Хеббеля «Юдифь и Олоферн». Юдифь – молодая женщина, девственность которой защищает заклятие. В брачную ночь ее муж был парализован загадочным страхом и никогда больше не отваживался касаться ее. «Моя красота – это красота белладонны, – говорит она. – Наслаждение ею несет безумие и смерть». Когда ассирийский полководец осадил ее город, у нее рождается план с помощью своей красоты обольстить и погубить его, используя таким образом патриотический мотив для маскировки сексуального. После дефлорации огромным, похваляющимся своей силой и грубостью мужчиной она черпает в своем негодовании силу отрезать ему голову и тем стать освободительницей своего народа. Отрубание головы хорошо известно нам в качестве символической замены кастрации; сообразно с этим Юдифь – женщина, которая кастрирует мужчину, лишившего ее девственности, как намеревалась и новобрачная в рассказанном мне сновидении. Хеббель вполне осмысленно сексуализировал патриотическую историю из ветхозаветных апокрифов, ибо там после возвращения Юдифь будет гордиться, что не была обесчещена; в тексте Библии отсутствует также какой-либо намек на ее злосчастную первую брачную ночь. Однако вполне возможно, что благодаря своей чуткости поэт уловил более древний мотив, который был вкраплен в ту пристрастную историю, и всего лишь вернул материалу его более ранний смысл.
В ходе превосходного анализа И. Саджер объяснил, как родительский комплекс Хеббеля побудил его к выбору материала и как он пришел к тому, чтобы в борьбе полов принять сторону женщины и суметь вжиться в ее самые сокровенные душевные переживания [72]. Он также дословно приводит обоснование, предложенное самим поэтом для объяснения проведенного им изменения материала, и совершенно справедливо считает его надуманным и предназначенным для оправдания, хотя бы поверхностного, чего-то неосознанного самим поэтом, а по существу, маскировки его. Не буду касаться объяснения Саджера, почему овдовевшая, согласно библейской легенде, Юдифь должна была оставаться девственной вдовой. Оно отсылает к намерению детской фантазии отрицать половое общение родителей и превратить мать в непорочную деву. Я же пойду дальше: после того как поэт подтвердил девственность своей героини, его чуткая фантазия сосредоточилась на враждебной реакции, вызванной поруганием этой девственности.
Итак, мы вправе в заключение сказать: у дефлорации не одно предназначение во благо культуры – надолго приковать жену к мужу; она высвобождает также архаическую реакцию враждебности к мужчине, которая может принимать патологические формы и довольно часто выражается в разнообразных торможениях супружеской любовной жизни, а из-за них второй брак очень часто оказывается удачнее первого. Странная для табу на лишение девственности боязнь, с которой супруг вступает на путь дефлорации, полностью оправдана этой враждебной реакцией.
Интересно, что в качестве анализируемых можно встретить женщин, у которых обе противоположные реакции – подчинения и враждебности – одновременно проявляют себя и сохраняют