Я нащупал в рюкзаке флягу со споровым раствором и сделал несколько небольших глотков вонючей бурды. Поморщился. Прочитал сообщения о повышении спорового баланса, и через несколько минут симптомы отступили. Голова перестала болеть, тошнота прошла, как и не было. Из чего я сделал вывод, что бурда эта всё-таки полезная, хоть перебарщивать с ней и не стоит.
День накануне стал одним сплошным стрессом. Ночь тоже проходила ужасно. Лежать на голом гудроне — то ещё удовольствие. Он совсем для этого не предназначен, выпивает из тела тепло по капле. Неполноценный, рваный сон не помог отдохнуть, стало даже хуже. Но, как это ни странно, на крыше было относительно спокойно. Ни один людоед нас здесь не обнаружил. А симптомы недосыпа сняла всё та же вонючая бурда из фляги.
Я поёжился и плотнее застегнул строительную спецовку. Почему-то простейшая мысль о том, что ночью может быть так холодно, меня совершенно не озаботила, когда я её надевал. Поэтому я не поискал себе другой одежды кроме спецовки, представлявшую собой обычную синтетическую тряпку. В простонародье такую называют «стеклянной», естественно, она меня совершенно не согрела.
Сидя на краю крыши, настороженно вслушиваясь в ночные звуки, я анализировал произошедшее. Только за один день я своими руками забил молотком двух боевиков, пока выручал Марго, потом застрелил мутанта, который, судя по поплывшим татуировкам, когда-то был человеком. Словно этого было мало, пришлось зарезать ножом Зину, угощавшую конфетами Марго. И что самое удивительное — я совершенно не испытывал по поводу произошедшего никаких эмоций. Ни сожаления, ни раскаяния, ни отвращения. Хотя, казалось бы, должен был.
Внутри было пусто и темно. Словно и не было никогда больше ничего. Эмоциональный вакуум, в котором ярко сияла звезда желания жить.
Я вглядывался в полумрак внизу с края крыши, стараясь даже не дышать слишком громко. Ночь не была кромешной тьмой. Небо над головой выглядело чужим, странным, почти враждебным. Луна, словно урезанная наполовину, висела над городом, но светила так ярко, что её бледный, холодный свет заливал всё вокруг призрачным серебром. Она казалась неестественно близкой, будто кто-то подвесил её на невидимой нити, чтобы разглядывать с земли каждую трещину на её поверхности. А вокруг неё — не звёзды в привычном понимании, а какие-то мелкие туманности или галактики, черт их разберёт. Я в астрономии, видимо, силён не был, но эти штуки точно не были обычными звёздами. Их было мало, но светились они ярко, переливались разными цветами — от багрового до ядовито-зелёного, будто кто-то разлил по небу чернила вперемешку с неоновой краской. Этот полумрак или даже, скорее, сумерки, создавал ощущение, будто мир застыл на грани между сном и кошмаром. Всё вокруг выглядело нереальным, как декорации к дешёвому фильму ужасов — только вот запах гари и крови напоминал, что это самая что ни на есть реальность.
Я отвёл взгляд от неба, чтобы снова проверить периметр вокруг нашего убежища. Марго всё ещё спала под одеялами, её дыхание не было слышно в тишине. Ей удалось отключиться от всего этого, а я так и не мог сомкнуть глаз. То ли адреналин всё ещё бушевал в крови, то ли мозг отказывался принимать тот факт, что за один день я превратился из беглеца с амнезией в какого-то мясника с автоматом. Но тут моё внимание привлекло какое-то шевеление внизу, у дальней стороны двора, где валялся один из трупов — кажется, какого-то бедолаги в спортивных трениках.
Я прищурился, стараясь разглядеть детали в этом странном полумраке. И вот тогда я увидел тварь. Здоровая, сутулая, с шишковатой башкой цвета серого пыльного асфальта — будто кто-то вылепил её из дорожного покрытия. Уродливые, массивные плечи торчали асимметрично, одно выше другого — будто кости под кожей разрослись неправильно. Мускулатура выглядела так, словно её накачали через кривое зеркало — перекошенные, бугристые мышцы перекатывались под кожей, покрытой какими-то наростами.
Эта тварь сидела на корточках над телом, вгрызаясь в него с жадностью, от которой у меня внутри заледенел весь ливер. Я видел, как её когтистые лапы рвут плоть, как из пасти, полной кривых, заострённых зубов, капает чёрная, вязкая слюна, смешиваясь с кровью. Звук был отвратительный — влажное чавканье, хруст костей, редкие утробные хрипы, будто мутант не мог наесться, даже пожирая человека целиком.
От каждого такого хруста мои пальцы невольно сжимались на рукояти автомата. Желудок скрутило, но не от тошноты, а от какого-то первобытного ужаса, смешанного с отвращением и брезгливостью. Смерть бродила совсем рядом, буквально в нескольких десятках метров, так, что кожей можно было ощутить её смрадное холодное дыхание.
Я поднял ствол «Heckler Koch», стараясь дышать ровнее. Прицелился, долго и тщательно выверяя каждый миллиметр. Палец замер на спусковом крючке, выбирая свободный ход, сердце заколотилось так, что, казалось, эта тварь услышит его стук.
И тут она подняла голову. Огромная, слюнявая пасть оскалилась в… улыбке. Да, мать её, именно в улыбке! Мощные челюсти, на которых местами торчали клыки второго ряда, словно у какого-то мутировавшего крокодила, предстали во всей своей отвратительной красе. И в этот момент я с отчётливой, почти болезненной ясностью понял, что стрелять надо прямо сейчас. Иначе не будет толка. Иначе эта тварь заметит меня, и тогда уже, она…
Оно будет выбирать, кого жрать следующим.
Глава 16
Спуск оказался очень плавным. Автомат мягко щёлкнул, глушитель сделал своё дело, но звук всё равно показался мне громом в этой звенящей тишине. Первая пуля вошла прямо в раскрытую пасть, разорвав что-то внутри — я увидел, как чёрная жижа брызнула в стороны. Вторая и третья угодили туда же, буквально разрывая уродливую морду изнутри.