— Ну что, герой, обласканный природой? — протянула она, окинув меня взглядом с ног до головы. — Я ж говорила, сиди в тепле, но нет, надо было на крышу переть. Прям как пацан, который в походе первый раз. Давай, скидывай свои шмотки, выжмем, а то вон, с тебя ручьём течёт.
Я буркнул в ответ что-то невнятное и матерное, но спорить не стал. Она, всё ещё посмеиваясь, помогла мне стянуть мокрую куртку и штаны, выжать их и развесить на ближайших вешалках. Потом кинула мне сухое полотенце из туристического отдела. Её движения были резкими, деловитыми, но в них неожиданно проскоотзнула какая-то скрытая забота, которую Куница сама, скорее всего, никогда не признает. Или мне это просто показалось в полумраке, под рёв грома за стенами?
— Иди сюда, — сказала она, кивнув на свою палатку. — Не стой столбом, простудишься. Не хватало мне ещё с твоими соплями возиться.
Я кивнул, чувствуя, как снова накатывает усталость. Устроившись в палатке, в сухом спальнике, который она откуда-то притащила, я сделал глоток живуна из фляги. Горьковатый, мерзкий, но согревающий градусом, он немного разогнал мрак в голове, и я закрыл глаза, надеясь хоть немного отоспаться.
Но не тут-то было. Через какое-то время, когда я уже начал было снова проваливаться в сон, вдруг почувствовал, как кто-то лезет ко мне в спальник. Сердце ёкнуло, рука рефлекторно дёрнулась к топорику, но тут же замерла, когда я понял, что это Куница. Её тёплое тело скользнуло рядом, и я, честно говоря, опешил. Возбуждение накатило волной, горячим, почти болезненным импульсом, но вместе с ним пришло и недоумение. Что, к бесам, она делает? Её лицо, нависшее надо мной почти вплотную, выглядело странно мягким в тусклом свете фонарика, который она включила внутри палатки. Волосы, обычно убранные в тугой хвост, теперь падали на плечи тёмными прядями, а глаза, всегда колючие и насмешливые, сейчас казались почти уязвимыми. Но это был обман, я знал. Куница не из тех, кто раскрывается.
— Это рабочий момент, Казанский, — тихо сказала она, её голос был лишён привычной язвительности, но всё ещё твёрд. — Надо шкалу удовольствия поднять. Самый простой и верный способ. Не думай, что это что-то большее. Просто… функционал.
Я лежал, пытаясь переварить её слова. Мыслей было слишком много, и все они путались. С одной стороны, тело реагировало так, как и должно реагировать тело здорового мужика, оказавшегося рядом с красивой раздетой женщиной. Её запах — какой-то терпкий, смешанный с запахом дождя и пороховой гари, её тепло, её кожа, которую я чувствовал — всё это сводило с ума. С другой стороны, я понимал, что это не про близость и не про чувства. Это Континент. Здесь всё — расчёт, выживание, циничные сделки с самим собой и с Системой, которая играет нами, как марионетками. Шкала удовольствия? Да хоть бы и так. Может, в этом и есть вся суть этого долбаного мира — выжать из тебя всё, до последней капли, до последнего чувства, до последнего вздоха, и превратить даже самые интимные моменты в холодный функционал.
— Ну что, Казанский, — она чуть усмехнулась, но в этой усмешке не было привычного яда, скорее, усталость. — Ты в игре? Или мне искать другого напарника для поднятия показателей?
Я хмыкнул, стараясь скрыть внутренний раздрай.
— А что, есть варианты? — буркнул я, глядя в потолок палатки. — Кроме нас с Хамбурчиком и выбирать-то не из кого. Ладно, раз Система требует… Только не думай, что я после этого начну тебе стихи читать или цветы таскать. Рабочий момент так рабочий момент…
Она коротко хохотнула, но в её смехе было что-то горькое.
— Да уж, цветы от тебя — это будет покруче любой Элиты. Не боись, романтик, я и не жду от тебя ничего такого. Давай просто переживём эту ночь, а там посмотрим, сколько ещё нас Континент носить будет.
Я закрыл глаза, чувствуя её тепло рядом, но не позволяя себе расслабиться. Этот мир не для слабаков, не для тех, кто ищет тепло или дом. Здесь ты всегда один, даже если кто-то спит рядом. И всё же, в этом холодном, расчётливом «функционале» было что-то почти человеческое.
Может, именно это и держит нас на плаву, когда всё остальное катится ко всем бесам.
Глава 43
Едва забрезжил рассвет, мы двинулись в путь. Утро было хмурым и промозглым. Я и Миша после беспокойной ночи выглядели так, будто нас пожевали-пожевали да и выплюнули. А вот Куница, напротив, была румяна, бодра и отвратительно довольна собой. Глаза её блестели, словно она всю ночь не спала, а заряжалась от грозы, как какой-нибудь франкенштейн. Её феминистские замашки, похоже, распространялись и на потребность в сне — она явно считала, что спать больше четырёх часов — это привилегия слабаков-мужчин.
Когда мы подобрались к дворику, где оставили нашу милицейскую «буханку», я сразу понял, что что-то не так. Рядом УАЗиком, который и в лучшие времена выглядел, как экспонат музея металлолома, стоял пикап. Вернее, то, что когда-то было пикапом, а теперь представляло собой нечто, похожее на самодельный броневик из фильма про постапокалипсис.
И этот драндулет, как я уже успел усвоить на Континенте, не просто так тут нарисовался. Возле нашей «буханки» уже копошились трое. Бородатые, в потрёпанном камуфляже, они напоминали партизан из старых советских фильмов, только вместо ППШ у них были «калаши» и обрезы. И эти «партизаны» явно пытались завести нашу колымагу без ключа, с энтузиазмом ковыряясь под капотом.
— А это ещё что за клоуны? — прошипел