Ну, что сказать? Последнее время мне сильно не везет с женщинами.
Глава 4
Снова в Школу
Возвращение моего потока в Школу Магии было до слез похоже на встречу выпускников. Несколько месяцев взрослой жизни было совсем недостаточно, чтобы выбить из двадцатилетних детишек всю наивность, но зато заколебали их достаточно, чтобы принять эту Аттестацию как праздник жизни. Территорию знаменитого учебного заведения наполнило щебетание молодых голосов, упоенно радующихся встрече друг с другом.
Некоторые, правда, кричали чайками, причем очень неприятное:
— Джо! Джо! Кто-нибудь видел Джо⁈
— Да он где-нибудь здесь! Наверняка прячется в башне! Идем поищем!
— Джо-оо!
Зачем я вам, молодые люди? Оставьте меня, занимайтесь своими делами…
— Гнусный ты тип, — посетовал Дино Крэйвен, закручивая фляжечку, из которой подлил нам обоим в утренний кофе нечто хорошее, — Это же дети. Они по тебе соскучились.
— Ну так разбуди какого-нибудь моего голема, пусть он с ними нянчится, — посоветовал я, занятый модернизированным напитком и трубкой с душистым табаком, — Какого лешего я ими должен заниматься? У меня, знаешь ли, и так много работы. Да и кроме неё… помнишь эльфийку, ученицу мудреца? Ну, с острова?
Декану башни Башен совсем не понравились новости, что эта самая эльфийка угнездилась где-то около меня, но, как выразился Крэйвен: «Ты сам виноват!». Зато, покряхтев, Крэйвен выдал, что отыскал следы своей внучки, уходящие аж в Дестаду, один из наиболее развитых портовых городов континента, откуда частенько отправлялись вовне искатели приключений.
— И что это ты на меня так злобно косишься? — хмыкнул я.
— Ходят слухи, что за ней охотился капитан наемников, из тех, кто осаждал твою башню… — пробурчал Дино.
— На это и был расчет, — расслабленно кивнул я, — Не самому же мне за ней бегать.
— … я говорил тебе, что ты сволочь?
— Много раз!
— Нет. Сегодня говорил?
— Нет, сегодня только кот. Я хотел отправить его с миссией мира к эльфийке, но он сбежал.
— Как у тебя получается расстраивать каждое живое существо, которое с тобой общается, а? — обиженно пробормотал Крэйвен, тут же уточняя, — Кроме твоих горлохватов гоблинов и Вермиллиона. Может потому, что они…
— Ты хотел сказать «негодяи», но постеснялся, — хмыкнул я, — Нет, просто эта троица уважаемых господ понимает, как и на чем крутится мир. И что Джо думает о тех, кто думает о нем.
— Брешешь…
— Глянь-ка поверх моего кресла, Дино. Там летает книг на шестьсот золотых. Думаешь, хоть кто-то еще столько заработал, чтобы отплатить бедному бессмертному магу за его заботу, советы и комментарии? К тому же Верм не стоял у меня над душой с ножом у горла…
— Он призрак, Джо!
— Дино Крэйвен, ты, глядя в мои честные глаза, занимаешься спекуляцией. Если отключить твою Причуду, то ты вскочишь на свои трехсотлетние ноги и понесешься отсюда прямо к порталу в Дестаду. Найдешь свою пра-пра-внучку, а затем её запытаешь до смерти, чтобы потом, сняв с неё кожу, сделать себе чучело, которое ты поставишь в свою уютную холостяцкую спальню. Ты это знаешь, я это знаю, даже мой кот это знает. Поэтому не делай вид, что ты человечнее Верма. Во-первых, он отличный мужик, вполне понимающий и правильный, а во-вторых — Причуда тебя не оправдывает. Они то, с чем мы живем, но не бывает Причуд, которые нужно уважать больше, чем другие.
Да, я злой волшебник, восседающий на своем библиотечном троне, суровый и беспощадный. Почему? Потому что я прав. Своим недостаткам нужно смотреть прямо в их отвратительную морду…
— Шайн! Как ты сюда попал⁈ Ты же остался в башне⁈ — поперхнулся я при виде отвратительной морды вскочившего на стол недостатка.
— Тебя тут кое-кто хочет видеть, Джо… — с поганейшей ухмылкой кот убрал в сторону свою тушу, демонстрируя целой толпе молодых недоучек, орущих нечто невнятное и радостное, моё светлое и красивое лицо. Они тут же радостно заорали и ломанулись вперед.
Это напоминало атаку щенков золотистого ретривера. Ворча и ругаясь, я держал оборону от налетевшей молодежи, грозясь проклятиями поноса и ангедонии. Мне никто не верил, правильно делали, кстати, только вот шум, гам, взвизги и бубнение оказались настолько доставучими, что привлекли даже внимание очень занятого своими исследованиями Вермиллиона. Одна рука призрачного мага, висящего у нас над головой, пришла в движение, сделав жест пальцами, от чего жмыхнуло магией, наградив каждого из присутствующих ощущением воткнувшегося в задницу шипа.
Очень неприятная штука, скажу я вам. Для человека. При перерасчете на массу зловредного кота, и устроившего этот балаган — ОЧЕНЬ НЕПРИЯТНАЯ ШТУКА. Приблизительно такую же, насколько я понимаю, недавно чувствовал один осел в одном лесу под взглядом одной эльфийки… ну и под быком, разумеется. Одним.
В общем, Шайн выбегал первым, вопя как потерпевший с таким видом, что у меня свербящая боль в заднице прошла как по мановению волше… А, точно, рефлекторно развеял магию. Остальные, впрочем, не догадались. Так им и надо.
Только я подумал, что теперь можно будет спокойно поработать, как пришел следующий посетитель. Посетительница. Зловредная, мнительная и удивительно обидчивая бабка по имени Тиара Лонкабль встала у стеночки, неподалеку от двери, скрестила свои сухие старушечьи руки на своей чахлой груди, а затем принялась сверлить работающего меня гадким взглядом. Вот че бы ей раньше не зайти до того, как Верм колданул?
Понадоедав мне с десяток минут, Лонкабль достала трубку, закурила её, а потом подала голос. Внушительно так.
— Завтра, Тервинтер Джо… — обрекающе произнесла старуха, — … сюда пребудет верховная жрица пресветлой Лючии, её высокопреосвященство, святая Саломея.
— Очень рад за неё, — пробормотал я, продолжая делать занятой вид, — А мне какое дело?
— Никакого! — отрубила старая ведьма, — Так и должно остаться! Если по твоей вине с головы святейшей упадет хотя бы один волос, я на тебя обрушу такое, что ты и представить себе не можешь! Понял⁈
— С какой стати? — недовольно произнес я, поднимая голову, ни грамма не впечатленный бабкиным наездом, — С какой стати волос должен упасть? С какой стати ты предупреждаешь именно меня?
— Да…
— И с какой стати мне сама Лючия об этом не сказала? — продолжил я тем же ворчливым тоном, с искренним и глубоким наслаждением наблюдая, как опухает бабка от этих моих слов, — Виделись же, глаза