– Послушай, – сказал я однажды Нэтаки. – Я начинаю ревновать тебя к этому человеку. Вы, женщины, носитесь с ним куда больше, чем с Ягодой или со мной.
– Он очень грустный, – ответила жена, – и мы его жалеем. Что его мучит? Он потерял любимую?
Я не лучше нее знал, что мучит нашего приятеля, но было очевидно, что у него какое‐то горе. Мы никогда его не расспрашивали, даже не пытались узнать, как его зовут и откуда он. Этим жители Запада отличаются от жителей Востока. На Западе никогда не сплетничают, не стараются разузнать чужие секреты, не спрашивают человека о родословной. Ему просто дружески протягивают руку и обращаются с ним как со своим. Наши женщины прозвали его Кут-ай-ими – Никогда не Смеется. Так они всегда именовали его, говоря о нем между собой. Он долго не знал этого, да это и не имело значения. Он сообщил Ягоде и мне, что его фамилия… впрочем, для моего рассказа это неважно. Назовем его Эштоном. Он сообщил нам также, что живет в Бостоне и что на Запад приехал просто посмотреть, как здесь живут. Узнав, что женщины и я собираемся отправиться в лагерь, Эштон попросил разрешения поехать с нами. Мы, конечно, были рады. Он купил себе лошадь, седло, одеяло, ружье и разные другие вещи, необходимые для путешествия.
И вот однажды вечером мы вернулись в наш лагерь, в собственную палатку, которую мать Нэтаки снова поставила и обустроила к нашему приезду. Со всех сторон слышались песни и смех, дробь барабанов, приглашения на угощение. Женщины нажарили нам мяса, подали хлеб и чай, и мы с удовольствием съели этот простой ужин. Затем мы с Эштоном лежали на мягких ложах и курили; говорили мы мало. Я был абсолютно доволен. Мой друг, судя по его задумчивому и рассеянному виду, был мысленно опять на Востоке, за две тысячи миль отсюда. Женщины скоро вымыли посуду и вынули свое вышивание иглами дикобраза или бисером.
– Бабушка, – попросил я Женщину Кроу, – расскажи мне какую‐нибудь историю из далекого прошлого твоего племени.
– Хай! – воскликнула старуха. – Вы только послушайте его. Вечно он требует истории. Чтобы удовлетворить его, нам скоро придется их выдумывать, потому что почти всё, что мы знаем, он уже слышал.
– И подумай, какой эгоист, – пожаловалась Нэтаки, поглядывая на меня с шутливым негодованием, – наши истории он выслушивает, а нам своих не рассказывает.
Я был вынужден признать, что моя маленькая жена права, и обещал впоследствии рассказать несколько историй.
Тут Женщина Кроу, подумав немного, начала историю Бессердечной.
«Случилось это еще в те времена, когда моего деда не было на свете, да, задолго до него, потому что он говорил нам, что старики, от которых он слышал эту историю, сами узнали ее от своих дедов. История эта поэтому, несомненно, очень древняя.
Дело было весной. Народ, рассыпавшись по прерии, был занят выкапыванием белого корня [27], как вдруг налетела страшная гроза. До дома было далеко, поэтому занимавшиеся сбором корня, зная, что все равно вымокнут – побегут ли домой или останутся на месте, – просто сели, где стояли, накрылись плащами и стали ждать, пока пройдет гроза. Члены одной семьи случайно все оказались близко друг от друга, когда начался дождь, и сбились в кучу.
– Какой холодный дождь, – сказала мать, – я вся дрожу.
– Да, – согласился отец, – холодно. Сядьте-ка все потеснее вместе.
Так они сидели, и вдруг раздался удар грома, и прямо на них упала шаровая молния. С громким шумом она разорвалась и бросила их всех плашмя бесчувственных наземь. Так они и лежали – отец, мать, два сына и дочь, – и никто не смел прийти им на помощь, боясь, что разгневанный бог поразит и подошедших. Но когда гроза прошла, народ сбежался, чтобы помочь, чем можно, пораженным молнией.
Сначала думали, что они все мертвы. Действительно, четверо погибли, но дочь еще дышала. Немного спустя она села и, увидев, что случилось с ее родными, начала так горько плакать, что окружающие женщины заплакали вместе с ней, хотя никто из них не был ей родней. Отец ее был с детства сиротой, мать тоже, и теперь бедная девушка стала одинокой. Во всем лагере у нее не было ни одного близкого человека.
Мертвых похоронили добрые друзья, и многие из них звали девушку пойти жить к ним, но она отвечала всем отказом.
– Ты должна пойти к кому‐нибудь жить, – сказал ей вождь. – Нельзя, чтобы молодая женщина оставалась одна. Где ты будешь добывать себе пищу? И подумай, что скажут люди, если ты будешь жить самостоятельно. О тебе скоро начнут говорить дурно.
– Если обо мне будут дурно говорить, то с этим я ничего не могу поделать, – возразила девушка. – Со временем людям придется отказаться от своих дурных речей. Я решила так поступить и сумею не голодать.
Девушка продолжала жить в палатке родителей, одна в обществе своих собак. Женщины лагеря часто навещали ее, приносили мясо и другую пищу. Но ни один мужчина, ни молодой, ни старый, никогда не входил в ее палатку и не садился у ее очага. Один или два предпринимали попытки, но только по одному разу, так как девушка прямо сказала им, что не нуждается в обществе мужчин. Поэтому юноши смотрели на нее издали и молили богов смягчить ее сердце. Она была красивая и молодая, старательная и неутомимая труженица. Ничего удивительного, что мужчины влюблялись в нее, а в конце концов прозвали Бессердечной.
Один молодой человек, Высокий Вапити, сын главного вождя, так полюбил одинокую девушку, что почти помешался от страданий и тоски по ней. Он ни разу с ней не говорил, поскольку хорошо знал, что получит такой же ответ, какой она давала другим. Но он не мог удержаться от того, чтобы не попадаться изо дня в день ей на глаза. Если она работала на своем клочке земли, засаженном бобами и маисом, Высокий Вапити сидел поблизости на краю речного берега. Если она уходила в лес за дровами, он шел гулять в ту сторону и часто встречался с ней на тропе, но девушка всегда проходила мимо, опустив глаза, как будто не видит его. Часто по ночам, когда весь лагерь уже крепко спал, Высокий Вапити