– Ладно, – ответил я, – поедем туда и остановимся у Хорькового Хвоста. Возьмем немного мяса, а остальную часть туши и шкуру оставим твоей матери, чтобы она забрала их завтра утром.
Но оказалось, что так сделать нельзя.
– Или волки сожрут все мясо ночью, – возразила Нэтаки, – или кто‐нибудь найдет и заберет его рано утром. Нет, надо уложить его и отвезти в лагерь.
Я набросил шкуру на лошадь Нэтаки, покрыв коня целиком, вместе с седлом, от головы до хвоста. Затем перекинул бо́льшую часть мяса поперек седла и завернул ее в шкуру, сложенную в несколько раз. Остаток мяса я уложил в два больших мешка и привязал позади седла. Затем помог Нэтаки взобраться и устроиться наверху вьюка, сел на свою лошадь, и мы направились к лагерю. Пока мы ехали по тропке между палатками, со всех сторон нас встречали радостными приветствиями и улыбками, слышались шутки о молодой паре охотников. Мы слезли с лошадей перед палаткой Хорькового Хвоста. Моя добрая теща выбежала навстречу дочери; они нежно обнялись и поцеловались. Теща все повторяла:
– Моя дочь! Моя дочь! Приехала!
Добрая женщина улыбалась, глядя на меня, но не поздоровалась со мной. Даже то, что она находилась так близко от меня, не говоря уже о том, что она мне улыбалась, было нарушением строгого правила этикета черноногих, о котором я уже говорил: теща и зять не должны встречаться и разговаривать друг с другом. Что касается меня, то я нарушил обычай при первом же удобном случае: подошел к теще, когда ей некуда было деваться и она не могла не выслушать меня, и заявил, что у нас с Нэтаки все будет по-иному, так как у белых нет такого обычая. «Где бы мы ни оказались, – продолжал я, – вы можете приходить к нам и жить с нами, когда захотите, а я буду входить туда, где вы находитесь, если обстоятельства этого потребуют».
Я уверен, что ей приятно было слышать такие слова, как и самой Нэтаки. С течением времени моя теща привыкла в общем к новому порядку вещей, но всегда старалась уклониться от прямого обращения ко мне. Часто, когда я спрашивал ее о чем‐нибудь, она поворачивалась к дочери и говорила: «Скажи ему, что случилось это так» и т. д.
Глава XXIV
Магическая сила скунсовой шкуры
Мы остановились у Хорькового Хвоста; жена его разостлала для нас множество новых выделанных шкур бизона. Приходили и уходили гости, нас позвали в несколько палаток покурить. Во второй половине вечера, когда закончились ужины и визиты в гости, неразлучные Хорьковый Хвост и Говорящий с Бизоном сидели вместе со мной, как бывало много раз вечерами прежде. Когда мы собирались с друзьями, то, независимо от того, у кого из нас были мы в гостях, дело не ограничивалось выкуриванием трех трубок и последующим вежливым прощанием: мы проводили втроем долгие часы, курили, если хотелось, разговаривали или молчали, по настроению.
Женщины подали нам пеммикан с ягодами, очень вкусный.
– Друг, – сказал Говорящий с Бизоном, когда мы поели, набили трубки и закурили, – у меня есть для тебя подарок.
– О, я всегда рад подарку.
– Да, – продолжал он, – а я от этого подарка рад буду избавиться. Пожалуйста, забери его завтра утром, пока не случилось ничего такого, что помешает тебе вообще получить его. Это шкура скунса. Слушай, я поведаю тебе, какие неприятности я перенес из-за нее. Но сперва расскажу, как она ко мне попала. Однажды утром жена попросила меня убить несколько горных баранов; ей нужны были шкуры на платье. Я сказал, что этих животных трудно добыть и что проще сшить платье из шкур антилоп, из которых при хорошей выделке тоже получается отличная мягкая кожа. Нет, заявила жена, шкура антилопы не годится: она неровная, на шее толстая, на брюхе слишком тонкая. Годятся только шкуры горных баранов, потому что они как раз такие, как нужно, нигде не толще и не тоньше, чем следует. Я попытался вывернуться, заявив: если они ей уж так нужны, пусть отправляется со мной на охоту, чтобы помочь укладывать добычу. Я надеялся, что после таких слов она решит, что и шкуры антилоп сгодятся. Но ошибся. «Разумеется, я поеду с тобой, – ответила жена. – Отправимся завтра утром».
Тогда я решил сделать вид, что болен. Но, проснувшись утром, совсем забыл об охоте, встал, умылся и основательно поел. Когда я вспомнил о своем решении, было уже поздно притворяться. Нельзя же заставить жену поверить, что муж болен, если он два раза просил ее поджарить мяса. Мы выехали и забрались как можно дальше вверх по северному склону западной горы Суитграсс. Затем, привязав лошадей, пошли пешком. Приходилось карабкаться на довольно крутой склон. Местами сосны росли так густо, что мы с трудом пробирались между ними. Моя спутница по охоте все время отставала. «Идем, идем», – повторял я, а она откликалась: «Подожди, подожди меня!» Нагнав меня, жена дышала как лошадь после скачек, и с подбородка у нее буквально капал пот. «Приятное занятие – охота на горных баранов», – заметил я. И она ответила: «Правда. Смотри, как мы высоко забрались, как далеко видны прерии к северу отсюда».
После этого я уже больше не дразнил жену; она держалась стойко и карабкалась изо всех сил. Я сбавил темп, и теперь она шла за мной по пятам. Мы приблизились к вершине. Ты видел ее – это таинственное место. Когда Старик создал мир, то раскрасил помещенные им здесь скалы в красивые цвета: красный, коричневый, желтый и белый. Одни говорят, что это счастливое место для охоты; другие – что, если подстрелишь здесь какое‐нибудь животное, с тобой случится несчастье. Взбираясь на гору, я думал об этом, а потом наконец остановился и заговорил с женой. Я сказал, что нам, пожалуй, лучше вернуться, ведь если я убью здесь барана, то с нами может случиться несчастье. Но она только смеялась и говорила, что я поглупел.
«Ладно, – рассердился я, – раз уж тебе непременно хочется смеяться, то смейся, но прикрывай рот рукой, иначе распугаешь всех животных на горе».
Мы продолжали взбираться на гору и подошли совсем близко к вершине. Глядя на нее из-за сосен, я увидел группу горных баранов – не меньше двадцати,