— Субъект С-137. Состояние: стабильное. Сканирование завершено. Поздравляем с возвращением в физическую реальность. Голос был новый. Мужской. Нейтральный. Не Аглая. Крышка отъехала в сторону с мягким шипением. Я приподнялся. Тело ломило, но оно было моим. Согнулись пальцы, сжались в кулак. Ни тремора, ни слабости. Я был жив.
— Как долго я был в капсуле?
— Ровно пять лет. минута в минуту.
Я потянулся. Сначала правой рукой — потом левой. И вдруг понял, что левый висок не болит. Совсем. Даже фантомно.
— Проверьте мозговую активность, — попросил я, заранее зная ответ.
Проекция вывела мою нейроскан-карту. Опухоли больше не было. Вообще. Ни следа. Ткань регенерирована. Без шрамов. Как будто её и не существовало.
— Что… что это значит?
— Последняя операция, проведённая вами в виртуальном модуле, была адаптирована под ваше собственное тело, — ровно сообщил голос. — Во время одного из глубоких уровней интеграции вы инициировали автономную процедуру самотерапии.
— Вы хотите сказать, я сам себе вырезал опухоль?
— Да. И вы сделали это… виртуозно.
Я замолчал. Это было даже не чудо. Это была — чистая наука, граничащая с фантастикой.
Я пять лет спал. И учился. И в какой-то момент понял настолько глубоко… что смог спасти самого себя. Я коснулся головы. Гладко. Спокойно. Целостно. Новая жизнь началась именно здесь.
В тот день, когда я вышел из капсулы. Без боли. Без диагноза. С пятью годами новых знаний в голове. И полной готовностью применить их. Где угодно. Даже на другом краю галактики.
* * *
Я был здоров. И одновременно — абсолютно, безнадёжно на мели. За пять лет хранения на моём счету остался аккурат ноль космокоинов. Даже не ноль — минус два. Капсула списала всё до копейки. Прощай, старый жилой модуль в секторе К-71. Прощай, любимый заварник и коллекция редких протоколов связи. Я был жив, да. Но больше не принадлежал сам себе.
На терминале мигал жёлтый треугольник:
«Финансовая задолженность. Требуется трудоустройство.»
Тонкий, уничижающий намёк: ты — ДОЛЖЕН.
Ты — ресурс. Встань в очередь. Было бы время, я бы пофилософствовал на тему человеческого достоинства в эпоху постэкономики. Но времени не было. И я нажал:
«Рассмотреть предложения.»
Первое — сиделка на орбитальной станции при отделении для посткриогенных.
Второе — ассистент по вивисекции на биоплатформе С-9. Спасибо, нет.
Третье — медик-инженер второго ранга в составе разведывательной экспедиции к дальним мирам. Контракт: 3 года. Статус: срочный.
Вот оно. Я даже не моргнул. Отклик. Подтвердить личность. Пройти предварительное тестирование. Десять минут спустя — я уже сидел в белом кубе перед голографическим экзаменатором.
Потекли задачи:
—экстренное восстановление интерфейса протеза при отсутствии доступа к опорной сети;
—прицельная лазерная нейрохирургия на биотканях нестабильной плотности;
—стабилизация фрактальной ИИ-модели при перегреве нейроядра…
Я отвечал машинально.
Пять лет учёбы. Пять лет практики. Пять лет среди алгоритмов, медицинских моделей и микроскопических допусков. Я знал эти задачи. Они были во мне.
Последний вопрос:
— Если бы вы могли вернуться назад, сделали бы вы то же самое?
Я посмотрел прямо в камеру:
— Я и так здесь.
Тест пройден. Доступ подтверждён. Контракт оформлен. Мой статус мигнул зелёным.
Через сутки я должен был быть на шаттле. Через трое — на борту экспедиционного судна «Лузитания-7». Дальние миры. Неизведанные планеты. Риски. Возможности. Тишина между звёздами.
Я — медик-инженер. Второго ранга. Со свежей головой, холодными руками и долгом перед жизнью. И я был готов.
* * *
Порт Сигма-Эпсилон встречал меня холодом, отблесками светодиодов и запахом графена.
Огромный шлюзовый док, где корабли казались живыми существами: спали, дышали, медленно перемигивались бегущими огнями. Среди всех стояла она — «Лузитания-7».
Тёмно-серая, с вырезанным силуэтом клина. Не космолет — хищник. Интерцептор дальнего радиуса с автономностью до шести лет. Реактор — нейтронный. Экипаж — 27 человек, плюс одно «нечто», обозначенное в списке экипажа как «Консультант Фаза-3 (био/синт)».
Меня провели через шлюз. Дежурный — женщина лет сорока с лицом инструктора по холодному выживанию. — Борисенок Константин?
— Он самый.
— Добро пожаловать в команду, медик-инженер. Вас ждут на брифинге через 20 минут. Сначала — медосмотр и инициализация интерфейсов.
Пока техника закачивала в меня капли базовой адаптации, я смотрел на стены медотсека. Они были живыми. Не просто экраны — ткань памяти. Меня отслеживали с момента, как я вошёл.
Пульс, химия крови, нейроволны, вероятностные колебания — всё стекалось в ядро. «Лузитания» знала обо мне больше, чем я сам.
— Тебя ждали, — сказал кто-то. Голос был почти детский, и при этом — очень старый.
Я обернулся. Передо мной стояло существо. Тонкое, в длинном черном плаще, без теней.
На вид — человек, но черты лица… слишком симметричны. Глаза — как жидкий кварц.
— Кто ты? — спросил я.
— Консультант, — кивнул он. — Меня называют Фаза-3. Я… советник по взаимодействию с нечеловеческими системами.
Он улыбнулся уголками губ, как будто примерял эмоцию.
— Ты неплох, Константин Борисенок. Ты выжил — значит, ты умеешь выбирать. Посмотрим, что ты выберешь там.
— Где — «там»?
— За пределами карт. За Пределом. Туда, откуда никто не возвращался прежним.
Он растворился в двери. Даже не ушёл — исчез, свернулся как голограмма. Но у меня было стойкое ощущение что он был настоящий.
Спустя полчаса корабль дрогнул. Стабилизаторы спрятались. Реактор поймал резонанс. И «Лузитания — 7» ушла в гипер. Не в рейс. В историю.
* * *
Следующие пять лет прошли в череде рутинных обязанностей и долгих вахт. Я стал частью экипажа. Медблок — моим храмом. Лечил ожоги, штопал артерии, вытаскивал людей из гиперпространственного шока. Ночами — безмолвная каюта, и свет нейросетки, проецирующий на стены то, что я создавал. Дронов. Не просто машины. Почти настоящие животные какого-то далекого мира.
Я находил их образы в архивах старых экспедиций:
—стрекочущая «Муха» с композитными крыльями;
—угольно-чёрная «Птица» с интеллектом выше среднего курсанта;
—маскирующийся «Кондор», способный висеть в термосфере и слушать.
Каждому я давал не просто корпус — разум. Их ИИ эволюционировал от простых шаблонов к настоящим партнёрам в разведке. Они видели сквозь туман, слышали мысли техники, шли туда, где человеческая плоть не выживала.
Командование смотрело на это откровенно сквозь пальцы. Главное — я делал свою работу без замечаний со всех сторон. Когда мои создания однажды спасли одну из групп на борту от аномальной фауны — и с тех пор мне