Мужчина в пыльной телогрейке рядом кашлянул, запах табака и квашеной капусты ударил в нос. Женщина с авоськой протиснулась к выходу.
Рядом девчонка в школьной форме листала тетрадь, на полях которой были нарисованы лошади.
На ближайшей остановке автобус затормозил резко, и кто-то сзади тихо выругался. Мимо проплывали вывески: «Промтовары», «Ателье», «Обувь». Город жил своей жизнью, а в этой жизни начинался новый виток.
Автобус остановился у сквера, за которым располагался госпиталь. Решение принято. Оставалось только реализовать его без шума. Шаг за шагом. Как всегда.
* * *
За пару часов до окончания рабочего дня, решив не откладывать намеченный мной разговор, было принято решение — идти. Воздух внутри одного из зданий госпиталя пропитался запахом формалина, пыли и старого линолеума.
Перед тем как уйти, ноги, как бы сами повернули к начальству. В кабинете моего непосредственного начальника — главного инженера госпиталя, пахло крепким чаем и табаком из «Беломора». Майор Печерский, крепкий, но уже седой мужчина с густыми бровями и характером черноморского портового грузчика, отложил в сторону папку с отчетами и смерил меня взглядом.
— Что хотел Борисенок?
— Сегодня уйти пораньше…
— Надолго отлучаешься? — спросил он, не отрывая пальцев от бумаги.
— Думаю не более часа, а там как получится.
— Куда идешь?
— Нужно уточнить технические детали на АТС-26.
— Лишь бы не к бабам. А если по делу — ступай. Только без фокусов, Борисенок. Ты возвращаться куда будешь, к себе или… — он мотнул головой в сторону отделения, где работала Инна.
— К себе.
— Не забудь зайти к дежурному, если будет что-то срочное, он будет в курсе. Понял?
— Да.
Печерский буркнул:
— Можешь идти, не задерживаю.
Осень в Минске выдыхалась медленно. День клонился к вечеру, небо подёрнулось свинцовой пеленой, а редкие лучи солнца лениво скользили по стеклам окон госпиталя.
Из здания госпиталя вышел легко, будто спрыгнул с подножки старого поезда или трамвая. Дорога на АТС-26 была знакома — шаги несли в сторону проспекта Пушкина, где под гул трансформаторов и запах мокрого бетона доживала свой век старая двухэтажная подстанция.
Снаружи здание выглядело, как и раньше: кое-где облупленная штукатурка, у входа след от старой таблички и небольшая очередь людей у окна с надписью «перевод номеров». Внутри царила атмосфера вечной борьбы между абонентами и связистами.
На втором этаже, в конце длинного коридора, за дверью с надписью «Технический отдел» находилась та самая крепость, где правила Наталья Ароновна Гринштейн. Как оказалось, женщина с мужским характером, точная и, по собранной моими дронами информации, способная продать телефонный номер с таким изяществом, что никто и не заметит, как оказался без кровных.
Дверь оказалась приоткрыта. Стучать не потребовалось — Наталья Ароновна уже увидела меня из-за кипы бумаг.
— А у нас гость, — проговорила она с лёгкой усмешкой, не вставая. — Не прошло и года.
— Не хотелось тревожить, Наталья Ароновна. Но хотел бы уточнить пару моментов — по «Ниве» и документам. И, возможно, кое-что обсудить на будущее.
Женщина откинулась в кресле, поправила стильные, явно не советского производства очки и внимательно на меня посмотрела. В её движениях не было спешки — только выдержанная, деловая плавность.
— Ну, и как тебе она?
— Едет, как по маслу. Хотя, после доработки стала немного не по классу. Но вопросов нет — ласточка.
— Только не смей мне её разбить, — голос её был сух, но с оттенком иронии. — У меня к этой машине слабость. Хоть и продала — а сердце ноет.
Невольно возникло желание уточнить:
— Вы серьёзно не пожалели?
Она посмотрела с лёгким прищуром, потом поднялась, подошла к окну и проговорила, будто в воздух:
— Когда к тебе приходят люди и предлагают не заводить дело в обмен на передачу машины по доверенности — да, сначала немного жалеешь. Потом — перестаёшь. Потому что понимаешь: могла бы и не войти больше в этот кабинет.
Молчание повисло между ними. Потом Наталья Ароновна резко повернулась и добавила:
— Но ты меня удивил. Не стал дальше тянуть бабки, шантажировать, не продал компромат на сторону. Сыграл — по-взрослому. Вот поэтому и не стала жалеть. Умные люди всегда меня пугали.
— Умные люди — это не те, кто делают умный вид. Это те, кто не лезут в глупости, когда знают, что перед ними дураки, — последовал ответ с полуулыбкой.
Женщина засмеялась тихо, но искренне.
— Так чего ты хотел? Не перекинуться же парой слов зашел…
— Нужна еще одна «Нива»…
— О как… И на каких условиях?
— За деньги, товарищ Гринштейн, за деньги.
Она достаточно долго, молча смотрела на меня, слегка прикусив дужку своих очков.
— Вот что, зайди ко мне послезавтра, думаю что уже будет ясность по этому вопросу.
— Буду, Наталья Ароновна.
На выходе из отдела старенькая телефонистка, грея руки у электрочайника, бросила вслед:
— Гринштейн у нас не всем улыбается. Если тебе — значит, ты особенный.
* * *
Всё совпало по времени: на третий день, после обеда, снова зашёл в кабинет Натальи Ароновны. На диванчике уже сидел мужчина — лет под сорок, но уже лысоватый, в тщательно выглаженной рубашке и с выражением лица человека, умеющего считать деньги. Весь его вид говорил: торговец. Сидел расслабленно, но смотрел на меня внимательно.
Наталья Ароновна подняла глаза от бумаг, кивнула:
— Константин Витальевич. Проходите. Знакомьтесь — Исаак Маркович, директор одного из автомагазинов в нашем городе.
Исаак Маркович поднялся, пожал руку и с лёгким прищуром сказал:
— О вас я уже слышал. Только хорошее. Говорят, умеете договариваться.
— Стараюсь, — ответил спокойно, садясь в кресло напротив.
Разговор пошёл быстро, но тонко, с тем самым оттенком, который выдают только коренные минские евреи. Где каждая цифра — не просто сумма, а аргумент, философия и почти анекдот. Постоянно в ход шли фразы вроде: «по-божески», «по-людски» и «ну ведь надо же как-то всё по справедливости», а в глазах — взгляд акулы.
В итоге всё устаканилось. Государственную цену за «Ниву» (в районе 9200 рублей) я должен буду внести в кассу. А сверху, как «благодарность за содействие» — тысяча Наталье Ароновне и тысяча Исааку Марковичу. Всё в рамках традиций.
Когда ударили по рукам, Наталья Ароновна улыбнулась:
— Ну вот и славно. Не зря у нас Минск называют городом культурной дипломатии.