— А тебе сколько?
— Шестнадцать.
— Я думал, ты младше. Ты похожа на ребенка.
Я не знаю, почему не ушла, почему я все еще стояла у парапета с этим невоспитанным наглым типом, который верил в креационизм и говорил на итальянском хуже меня. Я не знала, почему с вызовом смотрела на него. Может, потому что он погладил себя моей рукой или потому что подобная украденная ласка и незнакомая гладкость его кожи мне почему-то были приятны. Или потому что, назвав меня ребенком, он только что заглянул в самую глубь моей души, в самый болезненный угол, и это не его кожа была оголена, а мое нутро. Чем дольше я на него смотрела, тем шире становилась понимающая улыбка его крупных губ и тем яснее было видно, что у него глаза санпаку. Согласно некоторым представителям восточной медицины, глаз санпаку — «трое белых» по-японски — это глаз, в котором виден белок под радужкой. Санпаку символизировал отсутствие равновесия между физической и духовной составляющей человека, возможно, из-за того, что тот совершил что-то непростительное в этой жизни или в прошлой. Каждый раз, когда мой отчим видел у пациента или ученика такие глаза, он говорил, качая головой:
— Как жаль, что этот человек умрет молодым.
Когда Раффаэле позвал меня за собой, не уточнив, куда именно, я последовала за ним.
* * *
В суматохе вечеринки никто не обратил внимания на «кошку» и на «дикаря», которые отошли в угол террасы и просочились в боковую дверь. Как комок по горлу, мы протискивались между каменными стенами арочного коридора. Я следовала за Раффаэле, который казался еще шире и выше из-за плохого освещения и мехового плаща, раскачивающегося в такт его тяжелым уверенным шагам. Видно, что парень тут был не в первый раз. Воздух становился более влажным, а коридор все не заканчивался и не заканчивался, словно хотел увести нас в самое сердце горы. Но потом вдруг он оборвался, и мы спустились по крутой лесенке в просторный зал. Если бы не огни и не свет луны, проникающие сквозь зарешеченное окно под крышей, в зале было бы совсем темно. Помещение оказалось маленьким, без мебели, стены были выложены грубым камнем, но это не портило великолепие комнаты. Прекрасны были и арочные порталы, и огромный камин, и бросающие тени канделябры, и горько-сладкий запах сгоревшей древесины, и аромат воска.
— А тут можно находиться?
— А что, ты хочешь вернуться на эту дурацкую вечеринку?
— Нет, но Мария Джулия сказала, что другие помещения закрыты и…
— Ах, Мария Джулия тебе сказала… — произнес Раффаэле нараспев, а потом запел: — «О, Мария Джулия, откуда ты пришла? Подними глаза в небо, прыгни раз и еще раз!» [19] — Он остановился рядом с камином. — Эта задавака мнит себя невесть кем, но на самом деле она — пустое место. Ничтожество. Если ты что-то из себя представляешь в этом городе, то тебе откроются все двери и кошелек не понадобится.
Не знаю, что Раффаэле имел в виду, но одну вещь я поняла. Он пришел на эту вечеринку случайно или по ошибке. Почему-то мне понравилось, что он держался обособленно и не являлся частью местного «приличного общества». Ведь и я не являлась его частью, да и вообще я не принадлежала ни к одному из слоев этого мира — очень старого, но нового для меня — и не знала его законов. Однако здесь в этом зале не чувствовалось, что Раффаэле изгой. В этой пустой и одновременно уютной комнате, в слабом свете, который подчеркивал каждый волосок прически Раффаэле и его античную прямую линию носа, он опирался голой рукой о стол как хозяин замка. Словно все вокруг принадлежало ему: камин с лепниной, кочерга из кованого железа, лакированные балки, поддерживающие потолок. Здесь он обладал такой силой, что по моему телу пробежала дрожь.
— Я просто опасаюсь, что у нас могут быть неприятности, — сказала я неуверенно.
— Она «опасается», — передразнил он меня, словно обращаясь к невидимой публике в тени: «Да вы ее послушайте!» Потом посмотрел мне в глаза и произнес тихим голосом, как будто хотел поведать секрет. — Если ты не хочешь неприятностей, зачем ты со мной пошла?
— В смысле?
— Откуда ты знаешь, кто я? Вдруг я наркоман, сумасшедший или убийца. — Он резко оттянул мои кошачьи уши назад, и связывающий их шнурок натянулся у меня на горле. Раффаэле рассмеялся. — Но не волнуйся, я настоящий джентльмен, разве не видно? Единственная опасность в этом замке — привидения.
На сей раз рассмеялась уже я.
— Не веришь? Смотри, ведь именно здесь находится известная Комната ангелов.
— Не очень страшное название, — отозвалась я, сняла кошачьи уши и спрятала их в карман вместе с заколками.
— Тебе не страшно, потому что ты не знаешь историю комнаты, — серьезно произнес Раффаэле и объяснил: — В Комнате ангелов в прошлом обитала хозяйка замка, которую называли Красной дамой. После нее никто не мог ночевать в этой комнате. Кто бы сюда ни заходил, он чувствовал чье-то странное враждебное присутствие; людьми овладевала какая-то злая сила, и они бежали отсюда поджав хвост. Некоторые клялись, что видели прекрасную женщину средних лет в длинном пурпурно-красном платье. Она якобы стояла у входа в замок, словно кого-то ждала, и с горечью смотрела вдаль. Говорят, это та самая хозяйка замка, которая умерла несколько веков назад в этой комнате.
— Когда умерла?
— Откуда мне знать. Давным-давно, ясно? Вообще эта история о двух династиях — анжуйцах и арагонцах, которые боролись за власть. Сначала замок принадлежал арагонцам. Анжуйцы послали вооруженные отряды, чтобы завладеть им. Замок позволил бы им контролировать все ближайшие земли и, конечно, дороги. Это должен был быть честный поединок, битва до последней капли крови, в которой побеждает сильнейший, как природой задумано. Но все пошло не так из-за женщины. Хозяйка замка была из семьи арагонцев, но открыла ворота анжуйским войскам, которые захватили крепость без усилий. Говорят, дело тут было не в политике. Она без памяти влюбилась в рыцаря из вражеского войска. Самый коварный вид предательства.
— Но она его любила, — возразила я.
— И плевать. Единственная настоящая ценность — это семья, а она ее предала. Здесь женщине не было бы прощения, ведь дело касается верности, и ей пришлось бы дорого заплатить. И она была наказана. Ее возлюбленный рыцарь, проникнув в замок, может, и трахнул ее, но потом все равно бросил. «Красная