По словам Вильмот, после каждого танца графиня подбегала к восхищенному отцу, чтоб поцеловать у него руку. Графиня впоследствии впала в пиетизм [88] и в течение своей двадцатипятилетней жизни вблизи Юрьева монастыря отличалась строгою подвижническою жизнию, держала пост, соблюдая его по-отшельнически, например, в первую неделю поста ела одну просфору, а в продолжение Страстной недели ела только однажды, в Великий четверток.
Елагин, сообщая о такой аскетической жизни Орловой, говорит, что это она делала под руководством Фотия. Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская и архимандрит Фотий, как верно замечает П. Бартенев [89], суть лица вполне исторические. Их жизнь и деятельность служили противовесом тому вероисповедному безразличию, которое господствовало в русском образованном обществе не столько по влиянию философии XVIII века, сколько вследствие того, что Россия сделалась убежищем для французских эмигрантов.
Архимандрит Фотий
С портрета, приложенного к I тому «Русских деятелей», изд. «Русской старины»
Строгий подвижник Фотий умел придать вес себе в высших кружках тогдашнего распущенного общества, он имел доступ во дворец, обличал сильных мира и поднял значение русского духовенства, до того тогда униженного, что издавались даже распоряжения, чтобы помещики подносили священникам и причту, приходящим со святынею, лишь определенное количество рюмок водки.
Юрьевский архимандрит Фотий, сын дьячка в приходской церкви в Новгородском уезде, по фамилии Спасский, в мире Петр Никитич, родился в 1792 году, получил образование сперва в Новгородской, потом в Петербургской семинарии и в Духовной академии, впрочем, болезнь груди не дала ему возможность окончить полного курса; двадцати пяти лет он был пострижен в монахи и на третий год по пострижении рукоположен в иеромонахи и в том же году был назначен законоучителем и настоятелем во втором кадетском корпусе; с воспитанниками Фотий был крайне строг и в домашней жизни воздержен чрезвычайно.
Уверяли, что он питался одним чаем, – жил тогда Фотий в самой убогой квартирке на Петербургской стороне, в одном из самых глухих переулков. Фотий отличался крайне болезненным, истощенным видом, смотрел исподлобья; он последние годы своей жизни носил на теле вериги, от которых у него были зловонные язвы.
Фотий спал на каменной кушетке, покрытой волосяной тканью. Проповеди его по воскресным дням отличались самым строгим аскетизмом.
На второй год своего законоучительства в корпусе Фотий за отличие был назначен иеромонахом в Невскую лавру и два года спустя рукоположен в игумены Новгородского третьеклассного Деревяницкого монастыря. Удаление свое из Петербурга Фотий приписывал козням тайных богопротивных обществ и врагов церкви Христовой. Фотий был самым яростным изобличителем сект, которым покровительствовал сильный тогда А. Н. Голицын. Фотий считал последнего главным виновником всех церковных смут.
Князь Голицын, как и многие из важных лиц того времени, дорожил тем, что после времен неверия и безбожия явилось религиозное чувство, религиозное возбуждение, хотя бы и в неправильном виде; он надеялся, что это движение, будь оно даже и неправильное, обратится в пользу господствующей церкви. А. Н. Голицын, уважая всех сектантов, уважал и православных в их религиозном чувстве: форма для него не значила в деле религии ничего.
Фотий яро, с исступлением восстал против сильных в то время приверженцев так называемой внутренней церкви; он не хотел вступать в сделку и не хотел выжидать; он, как человек энергичный, пошел напролом вперед.
Площадь в Москве в конце XVII столетия
С гравюры того времени (из «Путешествия» Олеария)
Эта-то черта его характера и вызвала в графине Орловой безграничную преданность к нему и уважение, выразившиеся тем, что она предоставила ему все свое колоссальное состояние. После Деревяницкого монастыря Фотий был переведен в Сковордский монастырь, и отсюда в том же 1822 году Фотий, за примерное поведение и за исправление двух монастырей, переведен был настоятелем первоклассного Юрьева монастыря; с переходом сюда и начинается историческая деятельность Фотия.
По свидетельству одних, Фотий был фанатик, другие видели в нем лицемера, а третьи считали его клевретом Аракчеева.
Вот характеристика Фотия, сделанная самой графиней Орловой, когда один близкий к ней человек спросил ее, что вас привлекло к Фотию: «Он возбудил мое внимание тою смелостию, тою неустрашимостию, с какою он, будучи законоучителем кадетского корпуса, молодым монахом, стал обличать господствовавшие заблуждения в вере. Все было против него, начиная со двора; он не побоялся этого; я пожелала узнать его и вступила с ним в переписку; письма его казались мне какими-то апостольскими посланиями, в них был особый язык, особый тон, особый дух. Узнав его ближе, я убедилась, что лично для себя ничего не искал: он распоряжался для других моим состоянием, но себе отказывал во всем; я хотела обеспечить бедных его родных, он мне и этого не позволил».
Не одна графиня Орлова в то время была увлечена Фотием, но и Аракчеев, и Шишков были его поклонники; портрет Шишкова во весь рост стоял в парадной зале Фотия.
При поступлении Фотия в Юрьев монастырь эта обитель была самая бедная, пришедшая в совершенную ветхость. Фотий выпросил у императора Александра I для поддержания монастыря ежегодно по 4000 рублей.
Но монастырь обогатился не этим вкладом – несколько миллионов было пожертвовано графиней Орловой для возобновления его; по словам Е. Карновича [90], одна только серебряная рака для мощей св. Феоктиста стоила ей свыше 500 тысяч рублей. В настоящее время это один из замечательнейших и богатейших русских монастырей как по своей обстройке, так и по богатейшим в нем сокровищам.
Серебро, золото, бриллианты, рубины, сапфиры, изумруды, жемчуг и разные драгоценные в художественном отношении вещи напоминают как о несметных богатствах Орловой, так и о безграничности ее пожертвований. Даже по смерти Фотия на Юрьев монастырь графиня Орлова внесла более полумиллиона рублей. Благодаря таким пожертвованиям, Юрьев монастырь в народе стал слыть богатым, и странники и странницы начали усердно его посещать, находя там более чем сытную пищу; съестные припасы, по распоряжению Орловой, подвозились в монастырь целыми обозами.
Для более далеких богомольцев в монастыре были устроены гостиницы, а также для больных больницы. Особенно много приходило сюда так называемых «бесных» больных, от духов нечистых, которых отчитывал сам архимандрит Фотий.
Много шуму наделал в свое время один случай, имевший место в монастырской больнице. Однажды сюда явилась молодая девушка, Фотина, служившая фигуранткой в петербургском балете;