Затем у Державина встречается и другое стихотворение, «Аспазии», написанное для Марьи Антоновны Нарышкиной. Она имела гибкий стан, правильные черты лица, большие глаза, приятнейшую улыбку, матовую, прозрачную, неполированного мрамора белизну кожи.
Ф. Вигель, видевший Нарышкину, описывает встречу так: «Разиня рот стоял я перед ея ложей и преглупым образом дивился ея красоте, до того совершенной, что она казалась неестественною, невозможною; скажу только одно: в Петербурге, тогда изобиловавшем красавицами, она была гораздо лучше всех».
Род князей Четвертинских происходит от русских государей, от святого Владимира и от правнука его Святополка, князя Черниговского.
Потомство последнего сделалось подвластно Литве, когда этот край отделился от России. Предки Четвертинских, размножаясь, обеднели. При Петре Великом Гедеон, князь Четвертинский, был православным митрополитом в Киеве, и уже потомки его впали в католицизм и затем возвысились в Польше в почестях. Отец княгини Марьи Антоновны был умерщвлен в 1794 году во время варшавского возмущения.
Про брата мужа Марьи Антоновны в обществе тоже много ходило анекдотов и рассказов. Так, на каком-то торжественном празднестве в кадетском корпусе, в присутствии великого князя Константина Павловича и многих высших сановников, Нарышкин подходит к великому князю и говорит:
– J’ai aussi un cadet ici [103].
– Я не знал, – отвечает великий князь, – представьте мне его.
Нарышкин отыскивает брата своего Дмитрия Львовича, подводит его к Константину Павловичу и говорит:
– Voici mon cadet [104].
Великий князь расхохотался, а Дмитрий Львович, по обыкновению своему, пуще расшаркался и встряхивал своею напудренною и тщательно завитою головою.
А. Л. Нарышкин был в ссоре с канцлером Румянцевым. Однажды заметили, что он за ним ухаживает и любезничает с ним. Когда просили у него объяснить тому причину, он отвечал, что причина в басне Лафонтена:
Maître corbeau sur un arbre perché
Tenait en son bec un fromage… [105] и т. д.
Дело в том, что у Румянцева на даче изготовлялись отличные сыры, которые он дарил своим приятелям. Нарышкин был очень лаком и начал восхвалять сыры его, в надежде, что он и его оделит гостинцем.
Император раз, в первый день Пасхи, спросил Нарышкина:
– Avez-vous embrassé aujourd’hui votre cousin Roumianzoff? [106]
– Non, sir, nous nous sommes seulement embarrassés [107], – отвечал он.
Нарышкин не любил Румянцева и часто трунил над ним. Последний до конца своей жизни носил косу в своей прическе.
– Вот уж подлинно скажешь, – говорил Нарышкин, – нашла коса на камень.
Нарышкин говорил про одного скучного царедворца: «Он так тяжел, что если продавать его на вес, то на покупку его не стало бы и Шереметевскаго имения».
На берегу Рейна предлагали Нарышкину взойти на гору, чтобы полюбоваться окрестными живописными картинами.
– Покорнейше благодарю, – отвечал он. – С горами обращаюсь всегда, как с дамами: пребываю у их ног.
Сам Нарышкин тоже перед коронацией императора Александра I долго не остригал своей косы.
– Отчего ты не острижешь своей косы? – раз спросил его император.
– Je ne veux pas qu’on dise de moi que je n’ai ni tête, ni queue [108], – отвечал он.
Нарышкин рассказывал про Всеволожского, известного московского хлебосола, что он живет очень открыто – у него два огромных дома в Москве без крыш стоят.
Раз, когда за придворным обедом подавали грибы, император, зная, что Нарышкин их любит, приказал камер-лакею подать ему это блюдо после всех, восхваляя между тем другим это кушанье. Нарышкину остался только один гриб. Он отказался.
– Отчего ты не жалуешь этого блюда? – спросил его государь.
– Оттого, ваше величество, чтоб не сказали, что я от вас гриб съел, – отвечал Нарышкин.
Когда в 1807 году умер министр финансов граф Васильев, Нарышкин просил для себя это место.
Император сперва выразил свое удивление, потом очень смеялся, когда Нарышкин сказал ему:
– Je suis non seulement versé dans les finances, mais renversé [109].
Один старый вельможа, живший в Москве, жаловался на свою каменную болезнь, от которой боялся умереть.
– Не бойтесь, – успокаивал его Нарышкин, – здесь деревянное строение на каменном фундаменте долго живет.
– Отчего, – спросил его кто-то однажды, – ваша шляпа так скоро изнашивается?
– Оттого, – отвечал Нарышкин, – что я сохраняю ее под рукой, а вы на болване.
Получив с прочими дворянами бронзовую медаль в воспоминание 1812 года, Нарышкин сказал:
– Никогда не расстанусь с нею, она для меня бесценна; нельзя ни продать ее, ни заложить.
Раз как-то на параде, в Пажеском корпусе, инспектор кадет упал на барабан.
– Вот в первый раз наделал он столько шуму в свете, – заметил Нарышкин.
Нарышкин имел обыкновение часто занимать деньги, которые редко уплачивал в срок; умирая, на смертном одре, он сказал:
– В первый раз я отдаю долг – природе.
А. Л. Нарышкин был женат на дочери Закревского – родной племяннице графа Разумовского, Марине Осиповне. Императрица сама сосватала племянницу Разумовских Закревскую за Нарышкина. Сватовство это началось на бале у Екатерины II, тогда еще великой княгини. Марина Осиповна, молоденькая и ловкая, мастерски танцевала менуэт с Нарышкиным. Великая княгиня, сидевшая между сестрою Нарышкина Сенявиною и невесткою его Анной Никитичной (урожденной Румянцевой), любовалась парою и решила вместе с собеседницами своими, что молодых людей следует непременно женить; ее еще более к этому подстрекало то, что Нарышкина сватали в городе на племяннице Шуваловых, Хитровой. Государыня накануне свадьбы Марины Осиповны сама была на девичнике, который справлялся в Аничковском доме (нынешний дворец). Свадьба праздновалась с обыкновенною торжественностью, с маршалами, шаферами и ближними девицами. Марина Осиповна впоследствии была очень влиятельная особа в высшем петербургском обществе. Про нее пишет жена Державина, что она Гог и Магог.
По смерти своего мужа она была в ссоре с детьми за то, что они нарушили завещание дяди их Алекс. Алекс. Нарышкина. Завещанием этим он отдавал одну половину жене своей Анне Никитичне (урожд. Румянцевой, двоюродной сестре Задунайского), другую брату своему Льву Александровичу, а после него уже детям.