Даже французы, привыкшие к блеску своего Версальского двора, не могли надивиться роскоши нашего двора. Но не одна Елисавета любила, чтобы вокруг нее все сверкало и блистало, – чрезвычайная пышность двора была и в предшествовавшее царствование.
Известна любовь Анны Иоанновны к роскоши и блеску, требовавшей от вельмож и придворных громадных расходов, и для того, чтобы быть на хорошем счету у императрицы, чтоб не затеряться в раззолоченной толпе, наполнявшей дворцовые апартаменты, человек, не обладавший миллионами, неминуемо должен был продавать ежегодно не одну сотню «душек», по нежному выражению известного маиора Данилова.
Придворные чины, по словам Миниха-сына, не могли лучшего сделать императрице уважения, как если в дни ее рождения, тезоименитства и коронации приедут в новых платьях во дворец. Манштейн в своих записках пишет: «Придворный, тративший на свой туалет в год не более 2000 или 3000 рублей, был почти незаметен». К русским можно было очень хорошо применить сказанное одним саксонским офицером польскому королю о его вельможах: «Государь, надобно расширить и возвысить городские ворота, для того чтобы могли проходить в них дворяне, несущие на спинах своих целые деревни». Словом, все, имевшие честь служить при дворе, разорялись окончательно, чтоб только быть замеченными. Портным же и модным торговцам достаточно было прожить два года в столице, чтоб составить себе большое состояние.
В екатерининские времена покупки модных вещей совершались по большей части в Гостином дворе, а не в магазинах на Кузнецком мосту, как теперь. На Ильинке, около лавок, в зимнее время бывали самые модные гулянья всей московской аристократии, и тогдашние волокиты назначали там свидания. На это купцы неоднократно жаловались царице, говоря, «что петиметры и амурщики [145] только галантонят» и мешают им продавать.
Приезды в магазины наших бар в те времена отличались необыкновенною торжественностью. Большие, высокие кареты с гранеными стеклами, запряженные цугом крупных породистых голландских лошадей всех мастей, с кокардами на головах, кучера в пудре, гусары, егеря сзади и на запятках, с скороходами, бежавшими впереди экипажа; берлины [146], с боковыми крыльцами, широкие сани с полостями из тигровых шкур, возницы, форейторы в треуголках с косами, вооруженные длинными бичами; чинные и важные поклоны, приветы рукой, реверансы и всякие другие учтивости по этикету того времени – все это представляло довольно театральную картину на улицах Москвы.
Но помимо Гостиного двора существовали и лавки, куда ездили наши аристократки. Так, в екатерининские времена была модистка Виль; здесь продавались тогда модные «шельмовки» (шубки без рукавов), маньки (муфточки), чепцы рожки, сороки, чепцы «королевино вставанье», à la грек подкольный женский кафтан, распашные «кур-форме» и «фурро-форме», башмачки «стерлядки», «улиточка» и проч. Разные бантики, кружева, в екатерининское время – цветы, гирлянды для наколок и на дамские платья модницы покупали у m-me Кампиони; «уборщик и волосочес» Бергуан рекомендовал всем плешивым помаду для отращивания волос из духов «Вздохи Амура», он же делал изобретенную им новую накладку для дамских головок в виде башен с висячими садами à la Семирамид. Другой парикмахер из Парижа, Мюльет, рекомендовал для мужчин парики из тонких белых ниток, которые так легки и покойны, что весят только девять лотов; одевая их, не надо помадить толстым слоем сала и обсыпать мукою; голландец Шумахер, в Китай-городе, на Фомовском подворье, продавал полотна и кисеи; портной Жуков публиковал в «Московских ведомостях» 1777 года, что он имеет плисовые кафтаны, на разных мехах винчуры и нового фасона чинчиры.
Граф Кирилл Григорьевич Разумовский
С гравюры Шмидта, сделанной с портрета, писанного в 1758 году Токе
Возвращаемся к молодому франту и моднику Кирилле Разумовскому. Через год по возвращении из-за границы он был назначен президентом Академии наук. Назначение двадцатидвухлетнего молодого человека было мотивировано следующим аргументом: «…в рассуждении усмотренной в нем особливой способности приобретенного в науках искусства». Дела в те времена шли не особенно блистательно, назначенный для поправления их Разумовский тоже их не поправил. В университете и гимназии при академии учеников совсем почти не было. Для набора лучших учеников в Москву посылали известного В. К. Тредьяковского. Такие набранные студенты из семинарий кутили, дрались между собою и грубили начальнику. Но вскоре дела поправились и в числе студентов явились известные: Барсов, Румовский и Поповский. Кирилл Разумовский, вследствие именного изустного указа императрицы, предписал, «дабы при Академии переводили и печатали книги гражданские различного содержания, в которых польза и забота соединена была бы с пристойным к светскому житию нравоучением». В год назначения президентом Разумовского состоялась и свадьба его с Нарышкиной. Описание этой пышной свадьбы мы привели уже выше, говоря о роде Нарышкиных. Спустя четыре года граф был назначен гетманом Малороссии, но, как он сам сознавался, последним фактически он никогда не был, – последний гетман Малороссии, по словам его, был Иван Мазепа. Но граф гетман в своем Глухове жил царьком. В универсалах [147] своих употреблял старинную формулу: «Мы», «нашим», «нам», «того ради приказуем», «дан в Глухове» и т. д. При нем находились телохранители, большая конная команда. Эта команда была одета в зеленые гусарские мундиры и занимала караулы при дворе. Глуховский двор был копией петербургского двора в миниатюре: во дворце был полный придворный штат – капеллан, капельмейстер, сотник, конюший и проч. При дворе находились казаки – «бобровники», стрельцы и пташники, обязанность которых была ловить на гетмана бобров и стрелять всякую дичину к столу.
В торжественные дни бывали выходы в церковь и молебны с пушечною пальбою. Во дворце давались банкеты с музыкой и бывала даже французская комедия.
Особенно пышен был стол у Разумовского; самые утонченные блюда приготовляли у него французские повара, выписанные им из Парижа. Граф очень любил полакомиться, но не забывал бедных и делился со всяким своим пожитком.
Существует множество анекдотов про его лукулловские обеды, где за пышной трапезой сидели званые и незваные и не только ели за столом, но и уносили кушанья в карманах.
Существует предание, что пристрастием ко всему французскому и введением французского языка во всеобщее употребление Россия обязана Кириллу Григорьевичу Разумовскому и другу его Ив. Ив. Шувалову. В их время весь двор бредил французами и подражал и