Обращение Савла
1601 г. Холст, масло, 230 × 175 см.
Хранится в церкви Санта-Мария-дель-Пополо в Риме
Знаки разрыва
Множество деталей свидетельствуют о разрыве Караваджо с тем классическим идеалом, которого в его время твердо придерживалась римская публика.
Самой поразительной в этом смысле, несомненно, представляется массивная фигура коня; занимая всю верхнюю и среднюю часть картины, она преступает незыблемый канон классического искусства, который возбраняет на исторической или религиозной картине выделять утварь или животное. Другой граничащий с кощунством знак: глаза Савла закрыты, окаменелы, как на античных бюстах, – и это в момент сияющего откровения высшей, невыразимой истины, которая некогда потрясла узника, сбежавшего из платоновской пещеры!
Таким образом Божественное послание теряет ясность, оставляет место сомнению – картина словно открывает человеку пришествие новой эпохи, смысл которой слово Ветхого Завета не дает полностью прочесть.
Загадка двух вариантов
Шедевру 1601 г. предшествовала другая версия этой библейской сцены, носившая такое же название («Обращение Савла») и предназначавшаяся для той же церкви Санта-Мария-дель-Пополо. Заказанное епископом Тиберио Черази, генеральным казначеем Ватикана при папе Клименте VIII, эта картина, выполненная маслом на доске, не дошла до заказчика, поскольку 4 мая 1601 г. тот умер. Почему же Караваджо написал второй вариант, сильно отличающийся от первого? Гипотеза, предполагающая что прелат Черази отверг картину, не кажется обоснованной, поскольку не существует документов, подтверждающих, что он видел произведение в законченном виде. Куда вероятнее другое: сам Караваджо, обнаружив, что капелла, для которой предназначалось «Обращение Савла», перестроена, счел его не подходящим к новому архитектурному пространству и решил изобразить сюжет совершенно по-другому. Побывав в разных частных коллекциях, в ноябре 2006 г. первый вариант был представлен на выставке, организованной в капелле Черази церкви Санта-Мария-дель-Пополо. Наконец публика могла сравнить оба гениальных творения миланского художника, впервые висящих рядом.
Необычный свет
Самое новаторское и поразительное в «Обращении Савла» – это, конечно, освещение: на земле лежит свалившийся с коня человек, видимо, оглушенный падением и до конца не понимающий, что с ним случилось; но главное – он поражен резким слепящим сиянием. На фоне безмерной ночи, распахивающейся позади коня, этот ослепительный лучащийся свет, в прямом смысле слова падающий с неба, материализует Глас Божий, упрекающий будущего апостола за его нетерпимость к христианам. Вертикально падающий свет здесь ничего не оживляет; он оглушает, обездвиживает, парализует. Впервые в истории живописи освещение носит сознательно театральный характер: Караваджо уподобляется осветителю, умело направляющему на темную сцену несколько источников света разной силы и интенсивности.
«Вакх»
Творчество Караваджо поразительно: картинам в чистых цветах на ученые сюжеты он противопоставляет живопись мрака и света с вульгарными сценами постоялых дворов. А религиозные или мифологические темы переносит в родной для себя мир простонародья. Превосходным образцом новаторской манеры художника может служить «Вакх», написанный им в 1596 г. (хранится во Флоренции в галерее Уффици).
Божество-травести
Греческий бог виноградарства, вина и творческого вдохновения изображен по грудь, в позе, типичной для застолья античных времен. Он красуется в венке из листьев и гроздей винограда, с бокалом вина в руке. На столе перед ним стоят графин вина и корзинка фруктов с листьями – настоящий натюрморт.
Этот Вакх-подросток очень необычен. К мифологическим сюжетам в своих произведениях Караваджо подходит оригинально, и божество у него выглядит как мальчик на домашнем маскараде. Не считая ниспадающей белой ткани, которая может сойти за античное одеяние, ничто не говорит о классической эпохе, то есть о контексте, в который принято помещать бога Вакха. Графин и широкий бокал явно современнее. Сам Вакх до странности юн. Тело у него белое, но руки красные, какие бывают у рабочих, под ногтями грязь. Лицо тоже удивляет. Контуры его мягкие, щеки округлые, как у девочки; нос тяжелый, рот чувственный. Над черными глазами четко очерченные, словно нарисованные карандашом брови. А густые курчавые волосы выглядят искусственными и напоминают пышный парик.
Аллегория чувств
Человек, позирующий художнику, вероятно, был кем-то из близких Караваджо, но его личность не важна, как и не должен удивлять факт мужского трансвестизма. В Риме конца XVI в. часто устраивались праздники с переодеваниями гостей: мужчины наряжались женщинами, женщины – мужчинами, и те и другие – божествами и кем только в голову придет. При этом в зажиточных и интеллектуальных кругах не возбранялся гомосексуализм.
Важнее смысл картины: это аллегория чувств. Руки – левая держит неглубокий стеклянный бокал, правая теребит бант – обозначают осязание; вино и фрукты напоминают о вкусе. О зрении говорит взгляд, подчеркнутый макияжем. И наконец, обоняние представлено красным вином в бокале, которое собирается выпить герой полотна. Из всех чувств художник упустил лишь слух.
Желание и смерть
Но эта аллегория наполнена и драматическими элементами. Фрукты в корзинке (один из первых натюрмортов в западном искусстве) – осенние, и этот выбор не случаен: осенью природа в последний раз пышно расцветает, перед тем как замереть на всю зиму. С тех самых пор натюрморт как жанр приобретает значение символа мирской суеты: он выражает эфемерность удовольствия. Фрукты перезрели и тронуты порчей: две айвы покрыты пятнышками, в подгнившем яблоке заметна дырочка, проделанная птичьим клювом или червяком, гранат лопнул…
Похищение дочерей Левкиппа
Две обнаженные пышнотелые женщины выгибаются в руках загорелых мускулистых мужчин на фыркающих и вздыбившихся конях. Эта написанная Рубенсом сцена похищения позже была решительно изменена им в полотне на похожую тему – в «Похищении сабинянок».
1617–1618
Как и в «Похищении сабинянок», беззащитные женщины вырваны из родного окружения, оторваны от своих женихов холостяками, нуждавшимися в женах. Эта сцена тоже связана с античной классикой: здесь представлены мифические близнецы, сыновья Леды и Зевса Кастор и Поллукс (Полидевк): отвергнутые Фебой и Гилаейрой, дочерями мессенского царя Левкиппа, они задумали похитить красавиц.
Когда боги похищают смертных
Картина рисует само похищение.