Сидя в кресле у иллюминатора, я наблюдал за тем, как земля медленно плывёт под ногами, и рассуждал о том, что душа моя ощущает удивительное чувство прекрасного полёта.
Когда на горизонте показались золотые московские купола, воспетые во многих музыкальных произведениях шансонье, то я вновь подошёл к окну. Город расстилался внизу, огромный и многоликий, с извивающимися улицами-реками и площадями-озёрами. Дирижабль начал снижаться, и чувство лёгкости сменилось лёгкой грустью — не столь длинный полёт подходил к концу. Однако в сердце у меня было ощущение, что мир раньше действительно был намного больше. Транспорт был значительно медленнее самолётов, отчего можно было рассмотреть страну.
«Святогор» наконец пришвартовался, и трап опустился на землю. Я вышел из длинной гондолы дирижабля на твёрдую землю. Спускаясь, я на мгновение обернулся, взглянув на серебристого исполина, который подарил мне эти часы воздушной свободы. Где-то в глубине души мне уже сейчас было понятно, что это далеко не мой последний полёт.
Глава 14
К моменту моего прибытия в Подмосковье, где и был в короткие сроки перестроенный ранее конструкторский центр «Марс», заведение уже успело начать свою работу. Да, где-то ещё проводилось возведение зданий, работали строители, скрипели стрелами краны. Воздух был наполнен запахами свежей краски, древесины и металла — словно весь комплекс дышал энергией перемен. Где-то вдали слышались команды офицеров, а по периметру территории неспешно патрулировали солдаты с винтовками Мосина за плечами.
В конструкторском центре «Марс», как сказал один из офицеров: «Рождалось будущее русской армии». Здание было монументальным. Построено из красного кирпича с белыми оконными переплётами, увенчанное стеклянными куполами мастерских, больше напоминало столичный научный институт, чем полусекретное военное учреждение. Но за этим академическим фасадом скрывалась кипучая деятельность, где учёные, инженеры и военные работали бок о бок, создавая оружие, которое должно было изменить ход истории. Здесь сливались воедино наука и практика, теория и эксперимент, а каждый день приносил новые открытия.
Главный холл поражал сочетанием имперской строгости и индустриального величия. Чёрно-белый мраморный пол в шахматную клетку расходился лучами от центральной бронзовой плиты с гербом бюро — стилизованным изображением красной планеты, которую насквозь пробивал обоюдоострый меч. По стенам, облицованным тёмным дубом, висели портреты известных генералов и успевших отличиться на конструкторском поприще людей. Среди них я заметил и знакомые лица — тех, кто уже успел внести свой вклад в развитие оружейного дела. Их взгляды, застывшие на холсте, словно напоминали нам, молодым конструкторам, о высокой ответственности, которую мы несём. Даже чертежи некоторых единиц вооружения развесили по стенам коридоров, словно это были советские времена. Воздух здесь был наполнен запахами машинного масла, свежей бумаги и слабым, но устойчивым ароматом табака, который поджигали и курили практически все жители этого места.
От холла расходились три широких коридора, каждый со своей отдельной специализацией. Правый, обозначенный медной табличкой «Теоретический отдел», вёл в царство теоретиков с их чертёжными досками и длиннющими расчётами. Здесь, в просторных кабинетах с высокими окнами, заставленными моделями и приборами, трудились «алхимики войны» — учёные мужи, превращавшие абстрактные формулы во вполне себе конкретные смертоносные механизмы. На столах у них громоздились стопки исписанных формул бумаг, логарифмические линейки и первые механические арифмометры. Практически каждый пустой некогда сегмент теперь закрывали меловые доски, покрытые эскизами и начала чертежей.
Левый коридор, помеченный всё такой же медной табличкой с названием «Экспериментальные мастерские», уводил уже в страну металла и огня. Там, уже на подходе, слышался гул работающих мощных станков, прерывистый стук мощных молотов и шипение раскалённого металла, опускаемого в воду для закалки. Здесь, прямо в просторных цехах с мощными стенами и бетонным полом, где по рельсам катались пузатые тележки и подъёмные краны, идеи обретали свою плоть. Токарные и фрезерные станки, ряды тисков, горны и сварочные аппараты — всё было расставлено с отличной точностью, оставляя широкие проходы для тележек с заготовками. В дальнем углу, за металлической перегородкой, располагалась баллистическая лаборатория с необычными установками.
Но самое впечатляющее находилось в центральном коридоре, ведущем в «Зал испытаний». Пространство размером с небольшой ангар было оборудовано стрелковыми галереями, гидравлическими прессами и даже небольшой аэродинамической трубой. Здесь, под наблюдением специалистов в кожаных фартуках, новое оружие проходило проверку на прочность, точность и убийственную эффективность. Стены зала были покрыты звукопоглощающими панелями с пробковым покрытием, а пол — усыпан опилками, впитывающими масло и пороховую гарь. Правда, здесь ещё не было такого великого числа людей, поскольку конструкторы разного рода ещё не успели предоставить свои разработки на суд проверяющих. Впрочем, времени работы центра определённо не хватало, но пройдёт ещё несколько недель, а может и месяцев, как посыпятся разработки как из рога изобилия.
Дверь с латунной табличкой «Инженер-конструктор Ермолов И. О.» нашлась не сразу, но силами одного из младших офицеров мне всё же довелось отыскать свой небольшой кабинет. Сама дверь вела в просторное, но строго организованное пространство. Моё рабочее помещение совсем не походило на светские будуары, к которым я успел привыкнуть — здесь всё подчинялось работе. Высокие окна в стальных рамах пропускали ровный свет, идеальный для черчения, а на подоконниках стояли нужные для работы приборы.
Главным предметом интерьера был массивный дубовый стол, покрытый весьма неплохим зелёным сукном, как было распространено у военных. На столе царил весьма основательный беспорядок: чертёжные инструменты в кожаном футляре, стопки кальки с набросками механизмов, несколько перьевых ручек с разномастными наконечниками для линий разной толщины. В кабинете уже успел обжиться мой помощник, который сейчас где-то пропадал и своего начальника решил не встречать. Непорядок, точно непорядок, но делать было нечего.
В углу стола примостилась счётная машина «Пифагор» — прибор громоздкий, тяжёлый, но незаменимый для важных расчётов. Само собой, что можно работать по-старинке, прямо с использованием собственных математических способностей, но и перепроверить себя можно будет.
Слева от стола стояла вертикальная чертёжная доска с регулируемым наклоном. На ней был закреплён свежий ватман с контурами нового оружия — это был тот самый пулемёт, который Григорий смог исправить по моим замечаниям, отчего оружие приняло более привычный вид известного ещё в прошлой жизни пулемёта.
Правая стена представляла собой своеобразный «арсенал идей». На пробковой панели были приколоты многие и многие десятки карандашных набросков и вырезок из журналов.