– Il fait beau temps, madame. N’est-ce pas? [436] – обратился он к Глафире Семеновне с улыбкой.
Та ничего не ответила и толкнула ногой мужа.
– Боже мой, он не только сел около нас, но даже заговаривает с нами о погоде, – сказала она.
– Пожалуйста, только не делай скандала, сделай одолжение, без скандала…
– Зачем же тут скандал? Он очень учтиво… Но я не знаю, право, отвечать ему или не отвечать, ежели еще заговорит. Все-таки извозчик.
– Ответь, ежели слова знаешь. Тебя не убудет.
Женщина в белом чепце, переднике и с букетом на груди принесла на столик извозчику кусок хлеба, несколько редисок и кусочек масла на тарелочке. Извозчик принялся закусывать.
LXIV
Поджидая завтракающего извозчика, супруги спросили себе сандвичей и красного вина и с любопытством смотрели, как он, сидя около них, закусывал редиской и хлебом с маслом. Уничтожив редиску, он спросил себе ломоток сыру и красного вина и опять принялся есть.
– Редиска… сыр… Смотри, смотри… Да он завтракает совсем на аристократический манер… – подтолкнула Глафира Семеновна мужа. – Вот как здесь, в Париже, извозчики-то живут: красное вино за завтраком пьют.
Извозчик, должно быть, заметил, что о нем идет речь. Он улыбнулся и, когда Глафира Семеновна, отрезав от сандвича кусочек, положила его себе в рот, сказал, кивнув головой:
– Bon appetit, madame.
Глафира Семеновна поблагодарила его также кивком и пробормотала мужу:
– Заговаривает, положительно заговаривает с нами. Ты слышал, что он сейчас сказал мне «Приятного аппетита»?
– Полировка, французская полировка… – отвечал Николай Иванович.
– Ну и у них есть невежи, а это какой-то особенный.
Допивая красное вино, извозчик, как бы извиняясь перед супругами, что он их задерживает, опять обратился к Глафире Семеновна по-французски:
– Еще чашку кофе, мадам, и я к вашим услугам.
– Даже кофей будет пить после завтрака – вот какой извозчик, – перевела Глафира Семеновна слова извозчика Николаю Ивановичу.
Прислуживавшая женщина действительно принесла извозчику большую чашку кофе с молоком, и он принялся за кофе, медленно хлебая его с ложки. Проглотив несколько ложек, он опять начал:
– Господин не говорит по-французски?
При этом он кивнул на Николая Ивановича.
– Нон… Эн пе иль компран, ме не парль, – отвечала Глафира Семеновна.
– Il me semble, madame, que vous êtes russes [437]. Глаз парижского извозчика никогда не обманывается насчет русских. Вы русские?
– Вуй, ну сом рюсс.
Извозчик приподнял клеенчатую шляпу, прищелкнул языком и сказал:
– Brave nation… [438] И должен вам сказать, что все наши симпатии к русским…
Наконец извозчик залпом допил из чашки остатки кофе, положил на стол за завтрак деньги и, встав из-за стола, сказал:
– Теперь я к вашим услугам, мадам. Благодарю за вашу любезность, что подождали меня. Прошу вас в экипаж.
Поднялись из-за столика и супруги. Глафира Семеновна шла вперед, Николай Иванович следовал сзади. Они подошли к экипажу, и лишь только Глафира Семеновна приготовилась садиться и занесла ногу на подножку экипажа, извозчик тотчас же подставил ей руку, свернутую калачиком. Глафира Семеновна остановилась и недоумевала.
– Обопритесь, обопритесь, мадам, на мою руку, – заговорил извозчик, и тут же прибавил: – О, я вижу теперь, что этот господин ваш муж, а мужья вообще плохие кавалеры.
Глафира Семеновна оперлась на руку извозчика и, поблагодарив, села в экипаж.
– Каков извозчик-то! – толкнула она усаживающегося с ней рядом мужа. – Боже мой, да это даже и не похоже на извозчика, до того он учтив.
– На чай хочется получше получить – вот он и подлащивается.
– Однако посмотри, как ловко он подал руку; совсем на офицерский манер. Ты прими в соображение, что ведь он старик.
– Наполировался. Старику-то наполироваться еще легче.
Извозчик между тем влез на козлы, и экипаж поехал.
– Удивительно, какой элегантный извозчик, – продолжала Глафира Семеновна. – Ты знаешь, он даже и тебя осудил, что ты не подсадил меня в экипаж.
– А за это ему по шапке. Какое такое он имеет право над седоком смеяться?
– Ну, ну… Пожалуйста, пожалуйста… Ты бы вот лучше вчерашнюю дикую-то бабу по шапке!.. А то тебя на это не нашлось. Ты вот полированного человека хочешь по шапке…
– Не смейся над седоком в глазах жены…
– Оставь, Николай Иваныч, оставь. Раскаиваюсь, что и сказала тебе.
Подъезжали к Луврскому магазину.
– Вот Луврский магазин, – отрекомендовал извозчик, обернувшись к седокам вполоборота. – Сегодня воскресенье, и он заперт, но советую побывать вам в нем в другие дни.
– Коман ферме? Ах, ком се домаж! [439] – заговорила Глафира Семеновна. – Николай Иваныч, ведь магазин-то заперт, – обратилась она к мужу.
– Я говорил тебе.
– Как же нам теперь попросить, чтобы сегодня вечером вещи-то мои были готовы? Мне положительно не хочется еще на день оставаться в Париже. Коше! Пе тон постучать эн пе а-ля порт? Пе тетр отворят. Уврир могут? Вуй?.. Ведь есть же там хоть артельщики дежурные? Арете, коше… [440]
Глафира Семеновна остановила извозчика, вышла из экипажа и стала искать звонка около двери магазина, но звонка не оказалось. Она стукнула в дверь.
– Бесполезно, мадам. Сегодня не отворят, – сказал ей извозчик. – Сегодня все амплуайе [441] праздничают, находятся где-нибудь за городом на легком воздухе и проводят время с дамами сердца.
Постучав еще несколько раз в дверь, Глафира Семеновна снова уселась в экипаж и сердито сказала мужу:
– Ну все равно, останемся еще на один день в Париже, только зарубите себе на носу, что я на выставку к проклятым диким положительно уже больше ни ногой. – Коше! Картье Латен, же ву при! [442] – скомандовала она извозчику.
LXV
Супруги ехали почти шагом. Извозчик поминутно оборачивался к седокам и, указывая на какое-либо здание, бормотал без умолку. Лицо его то улыбалось, то принимало серьезное выражение, говорил он то с восторгом, то с грустью, то прищелкивал языком, кивал головой. Очевидно, он и сам восхищался Парижем.
– Говорит красно, а поди разбери, что он такое бормочет! – сказал Николай Иванович жене. – Понимаешь что-нибудь, Глаша?
– В том-то и дело, что мало. А очень жаль. To есть названия церквей-то и улиц я понимаю. Вот сейчас проезжали мимо биржи, на которой проигрался маркиз де Клермон.
– Какой такой маркиз Клермон?
– А это из одного романа. Помнишь, я тебе читала?
– Тьфу ты пропасть! А я думал, какой-нибудь настоящий.
– Он проигрался и потом сделался чистильщиком сапог. Да ведь ты и сам, кажется, читал?
– Могу ли я все упомнить. Ты знаешь мое чтение. Лягу на диван, раскрою книгу, а через минуту уж и сплю. Для