– Им нечего делать.
Правда, история данной кампании имеет уже одну такую переправу: около Друскеник, через Неман, когда наведенные на место переправы пулеметы и орудия дали возможность немцам перебросить понтоны и пройти по ним до половины реки. А затем все вместе пришло в действие – и лучше не вспоминать этого ужаса, постигшего немецкую армию, когда вода, реки, в буквальном смысле этого слова, были красной от крови, а немецкие трупы образовали своего рода запруду, и уже через месяц после этой «переправы» все плыли разбухшие, – медленно поворачиваемые течением тела германских солдат.
Второе – «подорвать нравственные силы неприятеля». Вопрос, у кого эти самые «нравственные силы» оказываются более подорванными, – выясняется при том же, даже самом поверхностном, обзоре положения сталкивающихся над Бзурой сил. Опираясь на серьезные, заранее выбранные и укрепленные позиции, наш правый фланг данной операции находится в выжидательном положении. Он может ждать сколько угодно времени. Обстоятельства места и действия позволяют это в неограниченной степени. Близость позиции от тыловых частей, оборудование доставки провианта и эвакуация раненых (считаю долгом здесь сказать, что этому вопросу – о раненых – мною посвящен отдельный очерк). Сейчас, параллельно с общим обзором, нет возможности даже приблизительно охарактеризировать это огромное, не учитываемое дело. Все, вплоть до «сиротской», с точки зрения русского солдата, выросшего в морозах и сугробах, зимы, [62] – все говорит не в пользу «нравственного подрыва».
Оглядываясь же на положение неприятеля, нельзя не видеть минусов этого положения. Тупик, образуемый слиянием Бзуры и Вислы; отсутствие опоры в арьергарде; разоренная до степени безлюдной нищеты местность кругом; сосредоточение всех сил в одном месте – против Сохачева, единственной переправы через довольно широкую и открытую реку (присоедините к этому неудачу «стремительного натиска» 6 декабря к Варшаве), погода, которая нам кажется осенью, а им глубокой и страшной зимой, наконец, отсутствие зимних квартир (неудача Лодзи).
Пытаясь сопоставить все перечисленные обстоятельства, нетрудно сказать, на чьей чашке весов такая тяжелая гиря, как «нравственный подрыв»… Жизнь иногда любит шутить; шутка войны всегда проникнута смертью и кровью; война сыграла скверную шутку с немцами: она перевернула понятия, в противность всем правилам тактики, над которой сидят офицеры в академиях, наступающего лишила свободы действия, подорвала его нравственные силы и сделала сомнительной при всех данных обстоятельствах способность к сопротивлению.
Так шутит война – тяжелое, страшное дело, начатое одними с грубым задором хвастливого юнкерства и принятое другими серьезно и благоговейно, как принимается огромным, населяющим одну пятую земного шара народом, смерть, в представлении этого народа – синоним войны, ибо, как я писал уже в одном из писем, «для того и война, чтобы людей убивали»…
Девятый вал, вскинувший так высоко свой гребень, запрокинутый назад, обрушится на ту стихии, что бросила его вперед…
О геройстве
I
Существует мнение, что война родит героев; я не знаю, кто первый высказал это мнение, но предполагаю, что высказано оно во времена давно прошедшие; по крайней мере, задолго до того, как техника войны вылилась в те формы, с которыми теперь считаются сталкивающаяся стороны.
Эта «современная техника», повысив общий уровень действующей на войне массы, в значительной степени уравняла ее общий рост. Прежде для того, чтобы заслужить венок героя, можно было ограничиться проявлением выдающейся отваги; проявить личную инициативу, способную толкнуть отдельную часть на то или иное действие; вообще сделать нечто выдающееся из ряда обычных деяний.
Теперь «техника войны» требует всего этого от каждой единицы огромных цифр, участвующих в столкновении.
Несмотря на то, а, может быть, именно вследствие того, что приведены в движение массы, о которых Александр Македонский, Ганнибал, Тамерлан или Наполеон не могли даже мечтать, – значение каждой капли этой вздыбившейся стихии непосредственно связано со значением целого.
Убыль армии может измеряться взводами и ротами, батальонами и полками, дивизиями и корпусами – во всяком положении в настоящих войнах сегодняшнего дня от каждого обычного рядового требуется все то, что являлось прежде непременным условием геройства: личная отвага, умение ориентироваться во всяких обстоятельствах и прочее.
Понятие «пушечного мяса» в наши дни заменилось понятием «живой силы».
Только тогда можно быть спокойным за успех той или иной операции, когда эта «живая сила» находится в курсе дела; «пушечное мясо» передвигалось пешкой на шахматной доске, играя пассивную роль, направляемую штабом. Условия современной войны заставляют «живую силу» применяться к данным обстоятельствам, требуют проявления личности в коллективе и по жестокому закону природы выталкивают из своей среды все не умеющее приспособиться, слабое, не наделенное характерными признаками прежнего «героя».
II
Современная война с ее техническим оборудованием выдвинула новые приемы. Эти окопы, в которых люди сидят неделями, под дождями, в холоде, часто в мороз, выталкивают слабое физически, кашляющее и простуживающееся, оставляя народ, способный перенести какой угодно мороз и дождь. Естественный отбор суровости современной войны оставляет для непосредственного действия крепкий, могучий народ. Подтрунивая с ничем неодолимым солдатским юмором над своим положением, этот народ устраивается в окопе «своими средствиями», живет изо дня в день, постреливая, и даже проявляет, по особой способности русского человека привыкать к месту, некоторую домовитость. Так, пишущему эти строки, на днях, во время поездки в Восточную Пруссию, пришлось слышать под Летценом характерную в этом отношении фразу. Коренастый обстоятельный солдат, обросший бородой за двухнедельное сидение в окопах, наивно и несколько смущенно помаргивая голубыми глазами, рассказывал об одном инциденте, связанном с этим сиденьем. И, между прочим, вскользь, бросил такие слова:
– Конечно, каждому хочется в окопе устроиться как уютнее…
Я пробыл в поездке по Восточной Пруссии пять суток. За все время видел только один раз на полчаса солнце; остальное время дул пронзительно холодный ветер, шел безнадежный холодный дождь, внезапно сменявшийся ледяной крупой, стегавшей по лицу до крови. В месте, где я встретил признававшего право на уют за каждым человеком солдата, окопы сошлись на полтораста шагов, и сошлись бы еще ближе, если бы не проволочное заграждение, разделявшее их.
Ежедневно с этого места выбывает убитыми и ранеными значительное количество (благодаря близости расстояния). Все