С точки зрения Гваттари, проведенный Лаканом анализ функции объекта а важен потому, что мог объяснить желание субъекта в группах. В самом деле, Лакан описывает диалектику воображаемых отношений субъекта к группе в модусе отношения частичных объектов – именно она определяет работоспособность групп подчинения и саму действенность их фантазма. Субъект пристегнут к групповому фантазму потому именно, что на группу переносятся его частичные объекты: «такая корпореизация индивидуального фантазма на группе, или пристегивание индивида к групповому фантазму, – вот что переносит на группу агрессивный эффект этих частичных объектов объект а, – которые Лакан описал как оральный объект, анальный, объект голоса, взгляда и т. д., каковые управляются ансамблем фаллической функции» [316]. Группа обретает свою реальную работоспособность на основе частичных объектов тех субъектов, которых она формирует. Нерепрезентируемые обломки тела – именно из них и их первобытной агрессивности групповой фантазм черпает свою силу. За притягательностью его фаллического и агальматического образа (например, образа-субститута отца) в действительности скрываются многочисленные частичные объекты, которые фантазм обращает в свою пользу. Подавление, выполняемое группой в отношении к своим субъектам, возникает из захвата ею аппарата влечений. Отчуждение субъекта группой является, следовательно, «тотализирующим»: оно оказывается не только воображаемым, но также реальным и символическим, хотя и в разных долях. Кроме того, символы группы подчинения бедны и карикатурны – вспомним хотя бы о нацистах, и эта символическая бедность объясняет воображаемую хрупкость субъекта, связанную с тем, что требования его реального тела, тела влечений, обостряются.
Гваттари отмечает, что невротические и даже параноидальные процессы, сопровождающие «необычайные феномены бюрократизации, проявившиеся в большевистской партии ⟨…⟩, тем более сильны, чем более требовательны скрывающиеся за ними влечения» [317]. Группы подчинения, следовательно, на фундаментальном уровне нестабильны в силу раскола, производимого ими в своих субъектах: «идентификация с привилегированными образами группы не дает покоя, регалии группы отсылают к нарциссическим смертоносным влечениям, которые сложно отграничить» [318]. «Идеал» группы подчинения в силу навязывания ее однозначного закона усугубляет внутрипсихические противоречия ее субъекта. Это означает, что власть группы благодаря самой ее конституции является в то же время и ее слабостью. Реальное тело и его влечения сбивает с толку тоталитарный и воображаемый закон группы. И именно в силу этих расколов, которые можно анализировать, группа подчинения «может оказаться способной выйти из своей воображаемой корпореизированной репрезентации» [319].
… к «объекту b»
Но можно ли было развить этот анализ и, ориентируясь на объект а как носитель фантазма, выдвинуть гипотезу о существовании реального объекта группы, скрытого за групповым фантазмом? Ури говорит об этом вопросе «реального объекта группы», Ури пишет и обращается к Лакану: «Я говорил тогда об этом с Лаканом; быть может, не „объект а“, но „объект b“⟨…⟩ Почему бы и нет, ответил он мне, подчеркивая крайнюю сложность этого вопроса…» [320] И именно этим исследованием займутся Делёз и Гваттари в своем Анти-Эдипе 1972 года. Как напишет впоследствии Делёз, das Ding, Вещь, следует понимать не в качестве конститутивной для изолированного Субъекта, но как «Реальное социального тела, которое служит основанием для скрытых потенциальностей» [321], составляющих Субъекта. Не углубляясь в теоретическое изложение этой линии мысли, мы ограничимся здесь некоторыми следствиями, важными для техники анализа [322].
Раскрывая реальный объект, опору фантазма и причину желания, становится возможным провести анализ «ложных окон» группового фантазма: «Нужно будет расшифровать феномены, стремящиеся замкнуть группу в ней самой – лидерство, идентификации, эффекты внушения, козлов отпущения, – всё то, что стремится превознести местный закон и идиосинкразийные формации с их запретами, ритуалами и т. д., всё то, что стремится защитить группу, законопатить ее от серьезных бурь, угроза которых предвосхищается в специфической операции непризнания, состоящей в производстве своего рода ложных окон, каковые суть групповые фантазмы». Основываясь на этом истинном прохождении через групповые фантазмы, субъект может отсоединиться от группы подчинения ради группы нового типа, в которой его речь становится, напротив, конститутивной. Гваттари пишет об этом так: «Мы вступаем в группу не для того, чтобы спрятаться от желания смерти, вовлеченного в процесс создания обсессии, но по причине конкретной проблемы, не на века, но на время: вот что я назвал структурой трансверсальности…» В противоположность группам подчинения, которыми являются, к примеру, религиозные группы, здесь становится заметной агностическая динамика, составляющая группы-субъекты: Другой, которого образует группа, более не абсолютизируется. Именно это наделяет группы-субъекты наибольшими возможностями в плане снятия тупиковых симптомов, например, при возникновении неподчиненной субъективности. Субъект может столкнуться со своим желанием в самом опыте группы, он может говорить о нем, вместо того чтобы быть им проговариваемым, «получить доступ к тому, что находится по ту сторону группы, которое он скорее интерпретирует, чем проявляет» [323]. Он может критиковать ее, не подвергаясь критике с ее стороны.
Итак, если группы подчинения могут быть изменены, если бессознательное субъективное подчинение может быть проанализировано – и частично снято – анализом фантазмов, социальная ситуация и ее субъект также могут измениться. Группа подчинения получает свой закон извне, «и всегда можно рассчитывать на то, что скроешься в ее структурах непризнания». Но, «как только группа становится субъектом своей судьбы, как только она соглашается со своей собственной конечностью, собственной смертью,