— Берлинский университет? — Голос Изобель прозвучал сладко, как старый коньяк. Слова Матиаса ей пришлись по нутру — лесть она любила. Но также в её голосе явственно читались и острые нотки. — Неужто там до сих пор преподают «истинную» историю… Или только ту, что удобна нынешнему Рейху?
— Фройляйн Изобель, — Матиас слегка наклонил голову, стараясь сохранить учтивый тон, — вы совершенно правы. Наука должна быть вне политики…
— Должна? — Ведьма рассмеялась, и этот звук напомнил звон хрустальных бокалов. — Милый мальчик, разве хоть что-то в этом мире должно быть тем, чем оно не является?
Ответить на это Матиас не успел — ведьма позвонила в колокольчик, и тут же возле камина материализовался вышколенный слуга в золоченой ливрее, поставив на столике перед ними большой серебряный поднос с двумя графинами, заполненными тёмно-рубиновой жидкостью и тремя хрустальными бокалами.
— Гауптштурмфюрер СС… — задумчиво произнесла ведьма, беря наполненный слугой один из бокалов. — Мальчик из птенцов рейхсфюререра СС Генриха Гиммлера? Не так ли, Владыка?
— Так, Изабель, — кивнул Каин. — И именно об этом я и хотел с тобой переговорить…
— Попробуй это вино, мальчик, — протянула она второй бокал Матиасу. — Владыка Варгоши не сумеет оценить его по достоинству — а оно особенное… Сделано по специальному рецепту, с добавлением магических трав и ингредиентов… Выдержано в течении нескольких столетий — как раз с тех пор, когда люди ещё не пытались переписывать историю, а просто… умирали за неё.
Каин хрипло засмеялся, протягивая руку к оставшемуся бокалу, наполненному из другого графина. По источаемому резкому запаху железа, Матиас понял, что там свежая кровь.
— Всё как ты любишь, милый! — произнесла ведьма, наблюдая как вампирский патриарх прикладывается к темной густой жидкости. — С нотками огненного дара…
Матиас тоже медленно поднёс бокал к губам, ощущая тяжёлый аромат вина — смесь тёмных ягод, дыма и чего-то неуловимо древнего, словно сам воздух из забытых эпох. Первый глоток обжёг ему горло, но не огнём алкоголя, а странной, почти мистической жгучестью, будто в вине растворились искры магии.
— Оно… меняется во рту… — пробормотал он, удивлённый. Вкус переливался от терпкой горечи к сладости, затем к чему-то металлическому, словно кровь, но без отвращения — скорее, как слабое воспоминание о ней.
— Потому что оно живое, — улыбнулась Изобель, её глаза вспыхнули алым в отблесках камина. — Вино для тех, кто помнит. А ты помнишь что-нибудь, гауптштурмфюрер? — Вопрос прозвучал невинно, но Матиас почувствовал, как на его шее затягивается незримая петля. Похоже, что ведьма как-то его проверяет. Вот только непонятно для чего?
Голова профессора неожиданно пошла кругом, и он, неожиданно, сказал совершенно не то, что собирался:
— Я помню, что истина не принадлежит никому: ни рейху, ни церкви, ни даже вам, фройляйн Изабель.
Ведьма рассмеялась, и её смех на этот раз зазвенел, как разбивающееся стекло.
А он несомненно умён! — воскликнула она, обращаясь к Каину. — Ты всегда находишь такие интересные игрушки, Владыка…
— Матиас не игрушка! — рыкнул Каин, отставляя пустой бокал в сторону. Его пальцы сжались так, что тонкий хрусталь треснул, оставляя на ладони кровавые порезы, которые мгновенно затянулись. — Он здесь, потому что устроил мне встречу с Гиммлером! Что ты творишь, Изабель? Зачем ты помогла этому никчемному потомку Вилиготенов вновь обрести силу? Думаешь, я не узнал тот конструкт, который ты опробовала на мне сегодня? Ведь это его наследие! Ты хочешь опять ввергнуть нас в жернова магических войн? Или возродить жуткие времена инквизиции? Ну же, не молчи! Иначе я могу спросить по-другому!
— Ты будешь угрожать мне в моём же собственном доме? — Ведьма неторопливо допила вино и прищелкнула пальцами.
Стены зала вдруг ожили — гербовые стяги зашевелились, а рыцарские доспехи в нишах повернули шлемы, словно наблюдая за происходящим. Даже тени от камина перестали двигаться и замерли в неестественных формах.
[1] Еще 50 лет назад в Германии обращаться к женщинам следовало с учетом их статуса: «фрау» — для замужних женщин и вдов, а «фройляйн» (Fräulein) — для молодых незамужних девушек.
Глава 15
Октябрь 1942 г.
СССР
Окрестности с. Покровка
Зона оккупации войсками вермахта
— Ангел Господень? — хрипло прошептал отец Евлампий, впившись скрюченными пальцами одной руки в рясу, а второй сжимая наперсный крест. Его пальцы дрожали, но взгляд не отрывался от сияющей фигуры.
— Ля, какая херувима… — Ахнул дед Маркей, даже выпустив любимую винтовку из своих рук.
Я почувствовал, как по спине пробежал холодный пот, несмотря на адский жар вокруг. Да, это был настоящий ангел, огромный, метра под три ростом, но не тот, с церковных фресок — мягколицый и златокудрый, с добрым и всепрощающим лицом. Нет! Он был самим олицетворением гнева.
Его сверкающие доспехи, отражающие буйство огня, казалось, и выкованы из языков пламени, а развёрнутые крылья — отнюдь не банальные птичьи перья, а стальные лезвия, сложенные в бесконечные ряды. С их разворотом в воздухе звенело тихое пение стали.
— Оберегись, Месер! — прошипела Глория, которую уже покинул сформированный и сжигающий округу конструкт. Она схватила меня за рукав, а её длинные ногти впились в мою кожу, раня её даже через грубую ткань. — Это не посланник… Это — наш приговор!
Ангел медленно поднял руку, и земля «взвыла», задрожав натуральным образом. От его пальцев в воздухе потянулись изломанные «трещины», заполненные тем же ослепительным светом, что и его крылья. Похоже, что само пространство не выдерживало выплескивающейся из его рук силы. Трещины бежали к нам, как змеи, жаждущие укуса.
— Ты это, крылатый, не балуй! — закричал старик, подхватывая с земли карабин.
Но слова деда не подействовали на Божьего посланника, как и пули, метко выпущенные в ангела из снайперской винтовки. Он их попросту не заметил, что весьма раздосадовало старика.
— Ну уж, нет — со мной этот фокус не пройдёт! — Черномор вдруг рванулся вперёд, а его борода взметнулась, как живая, сплетаясь в «круглый» гигантский щит, источающей концентрированную тьму.
Мрак встретился со светом — и мир «взорвался» вокруг нас, а потом завис в «белом» молчании. Я зажмурился, но даже сквозь закрытые веки видел, как тьма внутри меня «зашевелилась». Однако, к моему глубокому удивлению, щит из бороды Черномора выдержал неистовый удар Божьего вестника.
Огненный свет, вспыхнувший при столкновении щита Черномора и силы архангела, частично поглощенный тьмой, стал медленно рассеиваться, оставляя после себя выжженную землю и дрожащий воздух. Но ничто не могло сравниться с тем холодом, что исходил от самого крылатого посланника.
— Сам архистратиг Михаил снизошёл к нам, грешным… — прошептал отец Евлампий, и его голос дрогнул от благоговейного ужаса.
А Ангел продолжал стоять там же, в свете падающего с небес огня, словно воплощение самой чистоты и неотвратимости Божьего гнева. Его доспехи сверкали, как отполированные алмазы, а взгляд… этот взгляд был холоднее ледников, древнее звёзд и острее любого меча.
Я почувствовал, как ноги стали ватными, но хрен-то он познает мой страх! Если мне суждено сегодня погибнуть, я сделаю это с честью. А уничтожение такого количества врагов по-любому поможет нашим парням быстрее погнать фашистов с нашей земли!
Архангел медленно шагнул вперёд, прямо по языкам огня под его ногами. Земля под его поступью дрогнула, и потухла, покрываясь инеем там, где ступала его нога.
— Покайтесь, грешники! — Его голос не гремел — он натурально «резал» без всякого ножа — тихий, чистый, абсолютный. Как будто сама реальность содрогалась от его приказа.
Михаил повернул голову и поймал мой взгляд, и я увидел в его глазах всё — каждый грех, даже его малозначительную «тень», каждую каплю пролитой мною крови… И тогда я понял, почему мне было так страшно. Это был не просто ангел — это был судья. А мы… Мы все были виновны!