Дедуля резко сжал кулак — видение рассыпалось.
— Это в свою очередь, продолжалось до тех пор, пока мать прародителя не понесла от самого Ящера. Так появился Вольга Всеславьевич, сумевший уместить в себе «чуждую» силу, которая вот-вот должна была исчезнуть. А о Матери к тому моменту уже давно ничего не было слышно. Но вместе со своей силой прародитель унаследовал еще и древний долг, предъявленный Ящером своему сыну за нарушение договора… Но Ящер ни разу его не потребовал…
— Значит, что наш род… не просто возрождается, а возвращает какие-то непонятные замшелые долги с помощью моего ребенка?
— Я не знаю точно… — прошептал дедуля. — Никто не знает, даже прародитель… Твой сын — не просто наследник. Он первый за тысячи лет, в ком кровь Ящера проснулась сама.
Я почувствовал, как у меня по спине пробежали струйки ледяного пота:
— Ты говоришь так, будто он… уже не человек.
Мёртвый старик скрипуче ответил:
— Нет, он человек. Но, не только человек. Это же так явно! Глафира выжила — потому что жертва прародителя была принята. Он отдал практически все свои силы, чтобы сохранить две жизни вместо одной. Не знаю, увидим ли мы его еще когда-нибудь… — Дедуля медленно повернул голову, и в его глазах вспыхнула пугающе человеческая жалость. — Возможно, он ушел на перерождение к Колесу Сансары…
— А мне-то теперь что со всем этим делать?
Вольга Богданович протянул руку, и его костлявые пальцы на мгновение коснулись моего лба. Внутри тут же вспыхнуло жжение — не боль, а странное, глубинное тепло, будто под кожей забился еще один пульс.
— Ты сам почувствуешь и поймёшь, когда придет время…
За дверью послышались шаги — легкие, быстрые. Глаша.
— Дед, Глаше не слова обо всем этом! — быстро предупредил я мёртвого дедулю. — Ей сейчас волноваться нельзя!
— Я — могила! — «успокоил» меня покойник.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась — моя любовь и мать моего ребенка. Уставшая, измотанная, но не сломленная трудностями. Я заметил, как в её глазах зажегся тот самый «упрямый» огонёк, с которым она придумывала всё новые и новые магические эксперименты.
— Ромка, ты наконец-то проснулся — Она улыбнулась, но тут же нахмурилась, заметив мое выражение лица, а по мертвой физиономии дедули сейчас вообще невозможно было ничего понять. — Что-то случилось? Опять?
— Нет, любимая, на этот раз всё в порядке! — Я натянул на лицо весёлую улыбку, сделал шаг к Глаше, обнял и прижал к себе.
За окном внезапно завыл ветер, хотя минуту назад стояла мертвая тишина. А затем земля основательно дрогнула, как при землетрясении баллов в восемь[1]. По стенам побежали трещины, а откуда-то из земных глубин раздался утробный гул. Я подошёл к подоконнику и увидел, как вдалеке, над сосновым бором клубится чёрный дым.
Похоже, я накаркал — у нас опять не всё в порядке. Нашу «тайную обитель», как сообщила мне Пескоройка, обнаружил архангел Михаил. И сейчас он настойчиво ломился в гости, пробуя на прочность нашу магическую защиту…
[1] Землетрясение в 8 баллов характеризуется разрушительными толчками, приводящими к повреждениям прочных зданий, обрушению стен и перекрытий.
Эпилог
Октябрь 1942 г.
СССР
Москва
Кремль
Тяжелые дубовые двери, темно-красные ковровые дорожки, приглушенный свет. В воздухе пахло воском и чернилами. За большим столом с аккуратными стопками документов сидел Александр Николаевич Поскрёбышев — личный секретарь товарища Сталина. Его пальцы быстро перебирали бумаги, а взгляд, который он время от времени бросал на единственного посетителя приёмной в это поздний час, был строгий, но очень усталый.
В углу, на жестком диване, нервно теребя портфель, примостился нарком внутренних дел — Лаврентий Павлович Берия. Его обычная уверенность несколько дней назад куда-то испарилась: пальцы легонько подрагивали, взгляд скользил по стенам, будто ища опору. Время от времени он бросал быстрые взгляды на Поскрёбышева, но тот не реагировал, полностью погруженный в работу.
Тишину нарушало лишь тиканье маятниковых часов, да скрип пера секретаря. Берия незаметно вытер вспотевшую ладонь о брюки и вновь погрузился в анализ ситуации, ввергнувшей его в «немилость» вождя. А все этот чертов товарищ Чума, чтобы ему пусто было! Не нужно было давать ему разрешение лично участвовать в операции…
Хотя, честно говоря, Лаврентий Павлович понимал, что не мог ничего противопоставить этому ведьмаку. С такими-то возможностями плевать он хотел на все его запреты. И товарищ Сталин это тоже прекрасно понимал… Вот и разозлился, когда нарком внутренних дел принёс ему «чёрную весть» о том, что самолёт, на котором летел «красный колдун» подбили где-то над линией фронта.
И теперь никто не знал, что с ним случилось, и где он сейчас находится? И вообще — жив ли товарищ Чума? Обломки самолёта были найдены, благо, что он упал на нашей стороне. Но внутри, кроме изувеченных тел пилотов, никого найти не удалось. Ни ведьмака, ни сопровождающего его капитана Чумакова, тоже в некотором роде не совсем обычного человека.
И в ближайшей округе их тел тоже не нашли, поэтому оставался еще шанс, что диверсанты-колдуны всё-таки выжили и добрались до места назначения. Но даже если они и добрались, была большая вероятность, что их могли уничтожить вражеские силы, неожиданно снятые с фронта и направленные именно в тот район.
Большие силы, можно было даже сказать — огромные. Отзыв такого количества боеспособных частей позволил нашим войскам резко перейти в контрнаступление и существенно потеснить врага на некоторых участках фронта. А вот для чего фашисты отозвали эти боевые части с линии боевого столкновения, сразу узнать и не удалось.
Это стало понятно, когда они практически заключили в кольцо район нахождения исчезнувшей Тарасовки (именно туда направлялся за супругой товарищ Чума). А вот когда они принялись планомерно уничтожать лесной массив, вырубая и выжигая его на корню — пришло подтверждающее сообщение от отряда партизан товарища Сурового.
Однако, ни ведьмак, ни капитан Чумаков к тому времени на связь с партизанами не вышли. А вскоре замолчала и рация самих партизан. Похоже, что отряда товарища Сурового больше не существовало — он был уничтожен фашистскими карателями. Но что там на самом деле произошло, в Ставке так и не узнали.
Но те сведения, которые товарищ Берия узнал буквально только что, совершенно выбили его из колеи. А вывести из себя наркома внутренних дел было не так-то просто. Он опять вцепился в портфель, как будто это могло придать ему сил и вновь начал прокручивать в голове полученную информацию.
На столе секретаря тренькнул телефон. Товарищ Берия, ушедший в свои мысли, едва заметно вздрогнул, словно его ударили током, но мгновенно взял себя в руки. Поскрёбышев снял трубку, внимательно выслушал собеседника на том конце провода и, положив трубку обратно, произнёс, не поднимая глаз:
— Товарищ Берия, вас ждут.
Лаврентий Павлович поднялся, поправил тугой воротничок кителя и одернул слегка сбившуюся под ремнем форму. Затем сделал глубокий вдох и тихо произнёс:
— Спасибо, Александр Николаевич!
Нарком подошёл к двери кабинета вождя, задержался на секунду, словно собираясь с духом, а затем мягко постучал.
Из-за двери раздался глухой, спокойный голос с небольшим едва различаемым акцентом:
— Войдите.
В кабинете Иосифа Виссарионовича царил полумрак — тяжелые шторы пропускали лишь слабые лучики заходящего солнца. В воздухе витал острый, но приятный запах табака. За столом, освещенный настольной лампой, сидел товарищ Сталин. Он не поднял головы, медленно выводя что-то карандашом на бумаге.
Берия решительно зашел и остановился в нескольких шагах от стола, вытянувшись по стойке «смирно».
— Товарищ Верховный главнокомандующий, разрешите обратиться?
Иосиф Виссарионович помолчал еще несколько секунд, а затем, отложив в сторону карандаш, наконец поднял взгляд. Его глаза — холодные и изучающие скользнули по Лаврентию Павловичу, вызвав у него внутреннюю дрожь. Только товарищ Сталин умел так «проникновенно» смотреть.