– Как ты и подозревала, – говорит Венла. – Эта травма получена не в воде. Ее ударили еще до того, как она свалилась туда.
– Может, при падении? – спрашивает Агата с надеждой.
– Нет, – говорит Венла. – Ее ударили чем-то металлическим. Один раз. И достаточно сильно. Судя по форме раны, возможно, концом ледоруба. Нападавший правша и ударил, когда жертва стояла лицом к нему или к ней. Умерла она от утопления, но у нее была обширная субдуральная гематома, которая в любом случае привела бы к смерти. Полагаю, она была в обмороке, когда провалилась под лед. Надеюсь, в таком глубоком, что ничего не почувствовала.
Агата вздрагивает.
Протягивает руку и касается лица Вики. Агата не хочет представлять, что чувствовала Вики, оказавшись одна в замерзшем озере, так далеко от дома, так далеко от близких, осознав, что умирает.
– Я понимаю тебя, милая, – шепчет Агата, поглаживая Вики по холодной щеке.
Потом поворачивается к Венле.
– Есть признаки сексуального насилия?
– Никаких. Чистенькая. Вода в любом случае все отмыла бы. Но в области гениталий нет никаких признаков насилия, и одежда не пострадала. Никаких следов наркотиков в крови. Она была очень здоровой, совершенной молодой женщиной.
– Слишком молодой, – говорит Агата.
Агата замечает, что Венла смотрит на нее чересчур пристально, и краснеет. Опускает руку, и патологоанатом отворачивается, делая вид, что занята своими бумагами.
– Как думаешь, в двенадцать не рановато обедать? – задумчиво спрашивает Венла. – Неплохо бы бокал шардоне.
– Хм, – говорит Агата. Она отвлеклась. Венла снова смотрит вверх.
– О чем задумалась?
– О ее домике в курортном комплексе, – говорит Агата.
– А что с ним?
– Я тебе не говорила, что мы там нашли, когда она пропала.
Коппе, Финляндия, зима 1998 года
Кайя жутко продрогла, гоняя собак по замерзшему озеру. А все из-за того, что не стала надевать оленьи унты.
Торопясь выбраться из дома как можно быстрее и тише, просто сунула ноги в ближайшую обувку, а ею оказались домашние туфли.
Возьми она лошадь, это было бы неважно. На лошади она бы согрелась. А так приходится постоянно убирать одну ногу с задней части саней, чтобы помочь собакам на склонах, и ноги начинают мерзнуть. Повезет, если не отморозит палец на ноге.
Как бы там ни было, а виноваты во всем чертовы хаски. Совсем недавно пришлось сказать туристам, что эти собаки и родом-то вовсе не из Лапландии; это всего лишь чья-то придумка, чтобы привлечь да порадовать постоянно растущее число отдыхающих. Тропы, по которым туристов везут в собачьи питомники, каждое утро заново прокладывают для собачьих упряжек, потому что в противном случае животные с их короткими лапами просто увязнут в снегу.
Настоящие лапландцы ездят на лошадях. Ну, если, конечно, не садятся в машину, на снегоход и не встают на лыжи.
Впрочем, если бы она взяла лошадь, муж бы заметил, когда пошел закрывать конюшню. А если бы она взяла машину или снегоход, он бы услышал.
Дрессировка собак – это работа Кайи, а они постоянно лают, так что неважно, что они тявкали и скулили, пока она запрягала их в сани и ехала с горы. Когда она вернется, муж будет еще спать и не поймет, сколько времени ее не было.
На небе ни облачка, а над головой всеми оттенками зелени на фоне миллиона мерцающих звезд ярко сияют «лисьи огни» [9].
Кайе некогда ими восхищаться. Для нее они по-прежнему остаются чудом, хоть и сопровождают всю жизнь, но сегодня вечером она слишком замерзла. Изо рта, когда она кричит на собак, вырываются облачка пара.
И теперь перед Кайей открывается сияние города.
Она идет по тропинке, протоптанной по краю озера туристами, целый день бродящими взад и вперед по льду в поисках развлечений. Вокруг не очень темно. Здесь установили фонари, чтобы гости не заплутали, направляясь на ночные мероприятия. Эта часть леса всегда напоминает Кайе «Льва, колдунью и платяной шкаф», и хорошо освещенную тропинку в снегу Нарнии уже по ту сторону дверцы шкафа.
Оказавшись рядом с городом, Кайя привязывает собак к дереву. Не нужно, чтобы на улицах Коппе на нее обращали внимание. А пешком можно передвигаться незаметно.
Она уже вся дрожит, ей нужно погреться у огня.
Кайя держится в тени, избегая гуляк, вываливающихся из баров, где желающим отдохнуть после катания на лыжах подают пиво и бургеры.
В эти дни в Коппе полно слащавых игрушечных шале, выстроенных только для того, чтобы гости Лапландии думали, будто это своего рода круглогодичная рождественская идиллия. Они ведь понятия не имеют, как сурова зима для тех, кто не приехал сюда на пару недель отдохнуть, а обитает постоянно: упорная борьба за выживание долгие темные месяцы; неимоверные усилия, дабы за сезон заработать столько, чтобы прожить целый год, или уберечь ферму от гибели в какую-нибудь особенно суровую зиму, а эта, похоже, будет как раз такой.
Когда Кайя работает в баре, некоторые туристы иногда говорят, что заразились лапландским безумием и летом непременно вернутся. А она всегда советует приезжать осенью. Летом тут полчища комаров и мошки́. Лапландцы к насекомым привыкли; туристов же съедают заживо.
Кайя обходит нескольких немцев в дорогом лыжном снаряжении, а затем срезает по газону и, наконец, добирается до его дома. Местные по-прежнему живут в городе, хотя туристов сейчас втрое больше, чем раньше, и их число все растет. Впрочем, народ, похоже, нашел золотую середину. Туристов незаметно направляют в коммерческие бары и рестораны, которые обеспечивают горожан работой; а местные жители ходят в те магазины и общественные места, где их не обдирают как липку.
Кайя думала, что тоже приспособится, но не получилось: застряла на склоне чертовой горы на оленьей ферме. Она стучит в заднюю дверь, три коротких стука.
Он открывает дверь, и любопытство на его лице быстро сменяется угрюмостью.
– Что ты здесь делаешь? – шипит он.
Кайя ошеломлена. Прошлой ночью они обнаженными сплетались в страстных объятиях. А сейчас он смотрит на нее, словно на комок грязи, который вдруг обнаружил у себя на сапоге.
– Мне нужно с тобой поговорить, – просит Кайя.
– Сегодня вечер среды, – рявкает он. – Ты же знаешь, что по средам она здесь.
– Но я…
Он оглядывается через плечо, прислушиваясь к раздавшемуся шуму.
– Уходи, – и толкает ее в плечо.
Кайя шокирована. Никогда в его прикосновениях не было ничего, кроме желания приласкать. Никогда в его тоне не слышалось ничего, кроме любви.
– Я забыла, что сегодня среда, – лепечет Кайя. Она не забыла. Ей просто необходимо было увидеть его. – И