297
В «Драконе» были напечатаны «Tristiae <так! – Э. В.> (Я изучил науку расставанья…)» и «Черепаха (На каменных отрогах Пиэрии…)»; Дракон. Пг., 1921. С. 16–19. В статье Жирмунского были частично процитированы «новые» (т. е. написанные после «Камня» 1916 года) стихи – Tristia, «Веницейская жизнь» (1920), «В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа…» (1918), «Декабрист» (1917), «Золотистого меда струя из бутылки текла…» (1917), «Зверинец» (1916), «Мне холодно. Прозрачная весна…» (1916), «Когда на площадях и в тишине келейной…» (1917), «Черепаха» (1919); см. [Жирмунский 1921: 3–4].
298
На это горнунговское предпочтение Лившица Мандельштаму обратила внимание Ахматова, мотивируя его, однако, причинами «литературного быта»; см. [Лукницкий 1991: 64–65].
299
Надо сказать, что круг поэтов и филологов журнала «Гермес», к которому принадлежал Горнунг, в установке на создание нового классицизма полностью классическим поэтом считал только позднего Гумилева; см. [Левинтон, Устинов 1990: 200].
300
Выделенный шрифт в тексте здесь и далее – Б. Горнунга.
301
Датированное автором 1919 годом, это стихотворение было впервые опубликовано в журнале «Россия» (1923, № 7, с. 3). Ср. также проанализированное выше сходное подключение Ходасевичем «явленья Музы» из 8‑й главы «Евгения Онегина» к translatio studii в послереволюционном «Петербурге»: «А мне тогда в тьме гробовой, российской, / Являлась вестница в цветах, / И лад открылся музикийский / Мне в сногсшибательных ветрах»; и в «Не ямбом ли четырехстопным…»: «В тот день на холмы снеговые / Камена русская взошла / И дивный голос свой впервые / Далеким сестрам подала» [Ходасевич 1996–1997, 1: 248, 370].
302
См., напр., его стихотворение «Ночь после смерти Пана» и цикл стихотворений «Освободители Эроса» во «Флейте Марсия» [Лившиц 1989: 48–51].
303
См. также отклик А. Белого: «<…> каннибалово понимание „православия“ и „фракийское славянофильство“ – вот последнее слово поэта – „Теурга“, завет его нам» [Белый 1922б: 14].
304
О личных взаимоотношениях и рецепции Рождественским и Вагиновым творчества Мандельштама см. соответственно [Лекманов* 2017б: 417], [Шиндин 2017а: 155].
305
О том, что «железный путь» Боратынского может быть прочитан как железная дорога, см. [Давыдовы 2002: 121].
306
Во время создания «Возвращение Орфея» свой вариант нордической теории разрабатывал А. Волынский в незаконченном философическом труде «Гиперборейский Гимн» (см. [Котельников 2023: 317–490]).
307
См., напр., стихотворение «Встаю расслабленный с постели…» (1923): «Но тайно сквозь меня летели / Колючих радио лучи» [Ходасевич 1996–1997, 1: 267].
308
При сплошных женских окончаниях пятистопного хорея лишь последние строки строф завершаются мужским окончанием. Такой укороченный на один слог стих может имитировать структуру эпода в пиндарических одах; см. [Пумпянский 1935: 110].
309
См. о семантическом ореоле четырехстопного хорея [Гаспаров 2012: 17–60].
310
О семантическом ореоле пятистопного хорея, в том числе его «эпическом» вольном варианте, см. [Тарановский 2000: 372–403].
311
Жар-Птица. 1924. № 12. С. 24.
312
Более поздний вариант этого стихотворения пытается совместить русский патриотизм с советским и, таким образом, демонстрирует, как ранняя идея translatio трансформировалась в сталинскую «великую апроприацию» культурного наследия, о которой писала К. Кларк, см. [Clark 2011: 8, 27]. Так, например, строфа, сравнивающая Россию с Жар-Птицей и указывающая на то, что это стихотворение могло быть написано под публикацию в одноименном журнале (остается открытым вопрос, знал ли Рождественский о том, что его стихи будут опубликованы вместе с материалами, посвященными Судейкину), заменена на следующую: «Столетья бегут, и мужает Россия, / Далёко петровские стружки летят. / Октябрьские зори восходят впервые, / И новые звезды сверкают, как сад» [Рождественский 1985: 75].
313
Ср. сопоставление классицистических поэтик Мандельштама и Шенгели, с одной стороны, и Рождественского, с другой, у марксистского критика А. Лежнева в статье «На правом фланге (О журналах „Россия“ и „Русский Современник“)». У первых все «корректно, иногда удачно, но мертво, безнадежно-мертво». У второго «цыганщина, троечный романтизм, туфелька в снегу, сани, колокольчики, погоня» [Лежнев 1924: 126].
314
Вс. Рождественский вспоминал, что во время третьего «Цеха поэтов» Гумилев «опытным педагогическим чутьем угадыв<ал> индивидуальные пристрастия» участников и ему «на долю достались мотивы русского деревенского пейзажа и вообще провинциального быта в духе живописи Б. М. Кустодиева» [Рождественский 1994: 420]. Возможно, К. Вагинов обыгрывал это в «Козлиной песни», где Неизвестный поэт советует Рождественскому-«Троицыну»: «Пиши идиллии, <…> у тебя идиллический талант; делай свое дело, цветок цветет, трава растет, птичка поет, ты стихи писать должен. <…> Ты любил в детстве поля с васильками, болота, леса, старинную деревянную церковь <…> Ты любил чаек с блюдечка попивать» [Вагинов 1999: 45–46].
315
Э. Мок-Бикер сравнивает фразу Рождественского с обращенными к Глебовой-Судейкиной словами «Ты в Россию пришла ниоткуда…» из «Поэмы без героя» [Мок-Бикер 1994: 420].
316
Ср. призыв Маяковского в «Облаке в штанах»:
Мария – дай!
Мария!
Имя твое я боюсь забыть,
как поэт боится забыть
какое-то
в муках ночей рожденное слово,
величием равное богу [Маяковский 1955, 1: 193].
317
На отсылку «тяжелых лир» к названию книги Ходасевича «Тяжелая лира» (1922) обратила внимание А. Герасимова (см. [Вагинов 1998: 166]).
318
Возможно, в образе «Цезаря безносого всея Азиатской России» отразились слухи о болезни Ленина сифилисом [Lerner, Finkelstein, Witztum 2004].
319
Отмечу также, что Вагинов в «Петербуржцах», переиначивая фразу «земля наша велика и обильна» из летописи, полемически ответствует на строки Мандельштама из «Сумерек свободы»: «Мы будем помнить и в летейской стуже, / Что десяти небес нам стоила земля».
320
Отмечу