– Разве дверь не заперта? – спросил он.
– Нет, – ответила Пел. – Потому-то нам и удалось войти.
Она плюхнулась на кровать. Либби и Феликс закачались вверх-вниз.
– Ты только посмотри, сколько я заработала! – похвасталась Пел. – Все для отеля.
Либби прикрыла рукой высовывающуюся грудь и улыбнулась. Пел протянула ей пару банкнот. Но взять их Либби, конечно, не могла. Кстати, а где была другая ее рука?
– Какая ты молодец! – похвалила она Пел и вежливо попросила нас покинуть комнату.
Десять минут спустя мы все вместе сидели в баре. Феликс походил на маленького мальчика, которого застукали за попыткой стащить журнал «Плейбой». И попросили объяснить, зачем он это сделал. В полицейском участке. В присутствии его мамы. Но мы ни о чем его не спрашивали.
Я хлопнул по стойке своими пятью десятками:
– Десять евро в час плюс еще десять за огромный успех.
Либби задумчиво взглянула на деньги и сказала:
– Кос, нам нужно семь тысяч. Это семьсот часов работы, или сто дней, или три месяца. Уже наступит август, отель давно обанкротится, и придется распродать все, вплоть до последнего стула у нас из-под задницы. Так что можешь и дальше предаваться мечтам!
Мама никогда бы такого не сказала.
– Но у Брик так здорово получилось, она прошла в финал и точно победит, а это еще пять тысяч! – возбужденно воскликнула Пел.
– Остаются две, – не сдавалась Либби.
– Я мог бы попросить задаток у «Аякса», – предложил я.
– Кто такой Аякс? – спросила Либби.
– Да ладно тебе! Футбольный клуб!
Она протянула мне мобильный:
– Давай!
Я сказал, что мне еще предстоит сыграть отборочный матч.
– Но-о-о-о-о… – вмешалась Пел. Она тянула «о» так, будто и не собиралась ее обрывать. – Но-о-о-о-о… нам вовсе не нужно работать! Потому что знаете где пройдет финал? Здесь! В нашем отеле! Это Брик устроила. Нам заплатят три тысячи. Дочь хозяина «Золотого фазана» тоже участвовала в конкурсе, но в финал не прошла, и ее отец страшно разозлился! Он вытолкал всех организаторов в шею, а Брик тут же договорилась с ними провести финал здесь. Три тысячи евро!
– Плюс пять тысяч, – добавил я.
– Генеральная репетиция в среду днем, – сообщила Пел, – а финал в воскресенье. В отеле «Большая Л»!
Снаружи донесся громкий гудок. Пел подбежала к окну:
– Автобус приехал! Автобус!
– Из него кто-нибудь выходит?
Черт! На террасе сидит Изабель! Странно: когда рассказываешь, как кто-то смотрит в окно, сам нет-нет да и выглянешь на улицу. Интересно, улюлюкают ли писатели у себя за компьютером, когда описывают, как кто-то забил гол? Думаю, да. Чтоб было понятней: автобус приехал в субботу, три дня назад, а Изабель сидит на террасе прямо сейчас. Во вторник. Сидит себе как ни в чем не бывало. С этими своими подругами! Решила меня позлить. Что ж, сама напросилась! [Щелк.]
Это опять я. И опять все кончилось плохо. Они – Изабель и те две гадюки – заказали одну бутылку колы и потягивали ее из трех соломинок. Не знаю, кто их обслужил. Пел. Или Либби. Кто знает, где они носятся. А может, Валпют. Он ковырялся в своем мопеде за отелем. Слышно было, как он время от времени поддает газу. Во всяком случае, колу принесла не Брик: когда я вышел на улицу, она как раз затянула очередной блюз. Еще мрачней обычного. От несчастной любви по ее окну побежали трещины, и сквозь них звук вырывался наружу.
Накинув папин официантский пиджак, я подошел к их столику, поздоровался и спросил, не нужно ли им чего.
– А мы не к тебе пришли, мы пришли к Брик, – ответила одна из подруг, та, что лезла целоваться.
– Одна обезьяна дала нам вот это, – сказала другая и указала на лежавший на столике флаер. – Так мы и узнали, где Брик живет. Она дома?
– Брик уехала в Тувалу, – ответил я. – Будет участвовать в конкурсе «Мисс Тихий океан».
Тут я ничем не рисковал, потому что если уж Брик залегла на кровать с гитарой, то не встанет, пока не похудеет вполовину и не будет вынуждена хоть что-нибудь съесть. В ближайшее время ждать ее не стоило.
Мы помолчали. Девчонки обдумывали мои слова. Не знаю, поверили ли они мне. Вряд ли они когда-нибудь слышали о Тувалу. Изабель спросила, как чувствует себя папа. Этого я не ожидал. Сказал, что неплохо. Она ответила, что рада за него. И опять воцарилась тишина. Пока та, с языком, не взглянула на окно Брик и не спросила, водятся ли у нас привидения.
– Днем – нет, – ответил я.
И тут я решил повеселиться. Ясно ведь, что Изабель мне не вернуть – после двух отказов сомневаться глупо, – а подруг ее я на дух не выношу. Причин сдерживаться я не видел. Погода стояла отличная. Я показал на окно Брик и сказал:
– У нас в отеле есть небольшое психиатрическое отделение. Вон в той комнате. И еще в двух с другой стороны.
– И вы не боитесь?
– Если знать, как обращаться с психами, бояться нечего.
– А их выпускают погулять?
– Только по ночам, не волнуйтесь, – заверил их я. – Они бродят по берегу и рыдают. Вот примерно так.
Я опять показал на окно Брик. Оттуда донесся очередной стон.
– А в остальное время слышно, как они воют на чердаке и скребут по балкам крыши, а утром на лестнице мы натыкаемся на пятна крови и обломки ногтей.
– Не желаю слушать такие ужасы, – заявила Изабель.
Она допила колу и поднялась. Подруги не двинулись с места. Похоже, они еще не наслушались. Изабель спросила, когда вернется Брик.
– Завтра, – ответил я, – к генеральной репетиции. Если успеет. Из Тувалу пока долетишь. – Я снова показал наверх. – Там родился младенец, у которого из макушки шел дым. И доносились низкие мужские голоса. Притом что сам младенец еще не умел говорить.
Клянусь, эти небылицы сами собой скатывались у меня с языка, только успевай придумывать. Можно сказать, что я дразнил девчонок, но в то же время я их развлекал – рассказы-то были отличные. Изабель положила на столик два евро. Маловато, но я промолчал. Она направилась к велосипеду.
– Интересное только начинается! – сказала та, с языком.
О, надо ж ей отомстить!
– Однажды