Матрёна разревелась. Первую стирку затеяла. Что-то религиозное, обрядовое, древнее поднималось в молодой бабьей душе и вдруг оборвалось. А уж бельё в ручьевине два дня как замочено. Нельзя дальше откладывать, иначе остановится движение домашней жизни.
– Вы бы мне, Прозор Петрович, выкопали канавку в глине, – дрожащим голосом вымолвила Матрёна. – Я бы тогда и без корыта управилась.
Не надо было мужику в те времена долго объяснять, зачем бабе понадобилась канава.
Заступ пошёл в ход. Дернину по краям выложил Прозор для водоотбоя, ещё глины сверху, чтобы выше было. И бельё, сорочки, порты, рубахи – Матрёна смаху да в эту грязь.
И пошла наша Матрёна на белье танец танцевать, вытаптывать из холстины сало, копоть, вшей и блох…
Той порой Прозор на Воронухе в постромках приволок из лесу осиновый комель. И теслом принялся выбирать середину.
Матрёна плясала в канаве.
Прозор постукивал железом по дереву.
– В новом корыте на Масленицу мы с тобой, девка, с горы покатимся!
– Да уж, Прозор Петрович, мне с брюхом как раз в пору по сугробам кувыркаться.
– Не век сосун. Через год стригун. А там и в хомут пора.
– Вы, Прозор Петрович, так говорите, будто я жеребчика под сердцем ношу.
– У ребят, что у жеребят, по два зуба. Много их у меня было. Все на небо ускакали. Без них горе. А с ними, Матрёна, вдвое.
– У нас с вами, Прозор Петрович, хорошие детки будут.
– Дай Бог деток. Дай Бог путных…
Полоскала Матрёна в сизой воде Ваги, на коленях с заберега, с узкой ледяной полочки.
Во всю ширь – бело. Ивняк на другом берегу закуржевел. Только и цветного вокруг, что на голове у Матрёны красный плат, да руки алые. Ломит до локтей, а пальцы и вовсе словно не свои.
Пока тряпицу козонками не перетрёшь, глина из неё не выйдет.
Возила Матрёна холстину под водой – там как будто теплее. А стала выжимать, тут морозцем и охватило.
Скорее опять в ледяную воду на обогрев.
Большими рыбинами ходили в глубине полотнища. Словно вцеплялись в руку Матрёны и норовили на дно уволочь. Однако всё-таки одна за другой оказывались эти рыбины в корзине…
Черепашкой вползла тринадцатилетняя молодка на высокий берег. За верёвку втянула корзину с постирушками.
Теперь белое – по снегу раскидать. Тёмное – по жердям.
Застынет холст на морозе, станет гулким, как барабан.
Оттает и досохнет в бане.
Вальком разгладится на лавке.
Отлежится в сундуке…
28
В даровой избе Матрёна с Прозором ещё не жили (ждали отца Иоанна для освящения), хотя Прозор внутрь заходил, что-то подтёсывал там, подколачивал.
Печь топил.
Прибрёл, наконец, священник, в лаптях, в рясе поверх полушубка, толстый, мордатый.
Потребовал углей в кадило.
Оловянный шар на грубой пеньковой верёвке превратился у него из кадила в жаровню, ибо вместо заморского ладана отец Иоанн натрусил на угли сосновой смолы – живицы.
«Воньё благоуханно» невидимыми лучами пронизало воздух в избе.
Звякнули бубенчики на кадиле.
Мрачным, недобрым голосом прочитал поп на пороге чин о храмине, спасаемой от злых духов.
Сотворил молитву «над пещию».
Грозно прикрикнул на Прозора:
– Воду неси. Кропить буду.
Пока Прозор бегал с горшком к ручью, отец Иоанн всплакнул над Матрёной, погоревал:
– Одна слеза катилась, другая воротилась. Волос у тебя кучерявый, как у блудниц на святых образах. Но коли ты, жёнка, натерпелась горя в младые лета, так, видно, узнала, как по правде жить. Беда вымучит, беда и выучит… А где это твой мужик запропастился? Ехал Прозор за попом, да убился о пень лбом!..
Напевно, жалостливо сказывал, а увидав Прозора, заорал ему в лицо:
– Да воскреснет Бог и расточатся врата Его!
Не иначе, казалось, по уму попа, лукавый в самом Прозоре обитал и из него должен быть изгнан.
Пучком смоченных веток хлестнул отец Иоанн перед лицом Прозора будто розгами, с просвистом.
И вдруг опять мешком пал на лавку, тяжко задумался.
Бормочет:
– Страху много, а плакаться не о чем…
Матрёна кинулась вон, вернулась из бани с горшком сочива. А Прозор выставил перед попом вино в склянице.
И – чудо чудное для Игны – серебряный печенежский кубок с косым срезом.
– Вишь, разбойник! Нагрёб добра. Разживаешься на чужом-то несчастье, – опять взвился отец Иоанн.
Учтиво, без трепета, прямо глядя на попа своими бокастыми глазами, Прозор пояснил, что имущество это – из приданого. Законным обладателем коего является отец жены, то есть покойный тесть, достославный Геласий Никифорович Синцов!
И главное, выразил попу Прозор, никакое счастье не делается на чужом несчастье. А только на своём собственном.
– Речистый шиш! – воскликнул отец Иоанн и вскочил на ноги. – Много знай, да мало бай!
Покинул жилище с громом посоха и бубенцовым бряком кадила.
29
Кибитка мчалась вдоль пологого берега Ваги, в стороне от промоин крутояра.
Из-под кованых копыт в мягком мартовском снегу стреляло кубиками.
Гонец Ямского приказа сидел на облучке боком. Крылом поднятого воротника укрывался от встречного ветра и комьев снега [85].
Вторую неделю как из Москвы.
Вельё, Судрома, Игна… Мутным взглядом гонец обшаривал дали.
Вешки побежали круто в бок, вывели со льда по склону оврага в сосновый бор на высоком берегу.
Конь тяжело дышал. Шагом миновал раздёрганную засеку карантина на въезде в деревню.
Баба с бадейками на коромысле уступила дорогу.
– Есть тут у вас трёхлошадные? – спросил гонец.
– Разве что Прозор этот, пришлый. Как будто не сдох у него ещё мезенец. Вчера по дрова на нём ездил. Да и кобылы ходят.
Кибитка остановилась у ворот с железным замком.
Гонец достал из дальнего угла возка кошель – звенели в нём монеты и весы с гирьками (после мора пошли в обращение кольца, камушки).
Сгрёб в охапку пищаль с бердышом.
Пинком распахнул приворотье.
30
Видит, во дворе мужик верхом на колоде сидит и бьёт теслом меж ног.
Конечно, слышал этот мужик и скрип полозьев, и конские фырки, и властительные шаги, но занятия не оставил. Только дело переменил – инструмент обтёр полой зипуна и повёл точилом по лезвию.
– Ты Прозор?
– Как есть.
– Царёва гонца встречай!
– Милости просим.
– Ночлег! Стол! Перемена!
Гонец для острастки грохнул прикладом пищали.
Подействовало.
– В избу пожалуйте.
Матрёна видела гостя через слюду в окошке. Собралась со всеми силами и понятиями так, что даже ноготки в ладони вонзились. Мыслью окинула владения, оценила возможности. Перина… Солёная щука… Полба пареная… Полкаравая ржаного…
В подполе – квас, склянь с вином…
Есть чем бабоньке оборону держать!