— Но ты же мужчина, Серёжа! Ты же бывший боец спецназа! Ты же воин и защитник, черт бы тебя побрал!!! — в глазах девушки стоят слезы.
Я снова молча утыкаюсь взглядом в стену. Ага, воин… Защитник, мать его, и боец спецназа… С полными штанами. Похоже, никулинская фраза «Я не трус, но я боюсь» забавно выглядит только в кино.
— Знаешь, в чём прикол? — Маша плюхнулась на пол напротив меня, пристально глядит мне в глаза. — Ты сейчас почти как те упыри. Только вместо человечины ты жрёшь самого себя. Ну перестань ты рефлексировать, давай попробуем придумать, что делать дальше. Да соберись же ты, тряпка!
Вместо ответа я с лязгом ставлю на место затвор «Глока» и равнодушно пожимаю плечами. Ну, пусть будет тряпка, тебе виднее…
— Вот так значит? Отлично, — она встала, заслонив свет заходящего солнца за окном. — Пока ты тут жалостью к себе упивался, я проверила запасы. Воды у нас даже питьевой, в бутылках — полно, а техническая, из скважины, будет до тех пор, пока есть электричество. Еды — на десять, а то и пятнадцать дней, если не жрать как не в себя. Генератор сдохнет через месяц в режиме даже самой жесткой экономии, а так — еще раньше. Но! Серёжа, сидеть тут дальше — это тупик, причем уже в самой краткосрочной перспективе!
Она наклонилась вперед, приблизив свое лицо к моему, впиваясь ногтями мне в плечо:
— Сергей, я не хочу сдохнуть здесь. В этой комфортабельной и пока что вполне уютной сраной бетонной коробке.
Я поднял глаза. В её зрачках горело то, чего я вот уже три дня не мог разглядеть в своем отражении — злость. Настоящая, кипящая. Не страх, не истерика. Чистая ненависть. Даже завидно. На меня из зеркала смотрит сейчас вялая апатия.
— Говори! — она тряхнула меня. — Хоть слово скажи, Серёжа!
— Я… — горло перехватило и голос дал предательского «петуха». — Не знаю.
Она отпрянула, словно меня стошнило ей под ноги.
— «Не знаю»? — её нервный смешок резанул, как ножовка по кости. — А кто тогда знает? Эти твари в «Оазисе»? Может, у них совета спросим?
Вместо ответа я снова начал разбирать несчастный «Глок». Больше всего мне сейчас хотелось куда-нибудь сбежать. Спрятаться. Закрыться в той же КХО, где успокаивающе пахнет маслом и оружейной сталью. А еще там никто не задает бьющих наотмашь прямо по роже вопросов и не ждет на них ответов. Но я не уйду, хотя бы на это моего мужества еще хватает. Только не знаю — надолго ли.
Маша выручает меня, сама того не понимая. Голос у нее преувеличенно спокойный и какой-то пустой:
— Сергей, будь так добр, сходи куда-нибудь… Ну, я не знаю, в караул… на крышу… Мне очень нужно побыть одной.
Посидеть на крыше? Да не вопрос! Всё равно сил уже нет смотреть на девушку, которая всё еще надеется на меня, и понимать, что надежды ее напрасны… Спекся «Железный Феликс»…
Идет всего лишь четвёртая ночь с того момента, как все полетело в тартарары, а как сильно изменился мир вокруг! Сижу на крыше, вроде как дежурю, хотя, скорее, просто в темноту пялюсь бесцельно. Ветер гонит по пустой парковке откуда-то принесенные полиэтиленовые пакеты, будто призраки из прошлой жизни. Где-то вдали, за КАДом полыхает пожар: зарево в полнеба, оранжевые языки пламени вздымаются над лесопосадкой гигантскими «лисьими хвостами», но тушить их некому.
— Красота, — буркнул я. — Эстетика разрушения, мать её.
Вид с крыши, и впрямь, открывается жуткий, но завораживающий. Прямо как в каком-нибудь голливудском блокбастере про зомби или еще какой-нибудь конец света.
А потом в ночной тишине возник сначала едва различимый, а потом — постепенно нарастающий звук, от которого я, оказывается, успел отвыкнуть за последние дни — рёв автомобильного двигателя. Я приник грудью к краю парапета и машинально скинул вниз флажок предохранителя карабина. Отсветы фар уже видны над верхушками деревьев. Кто-то на весьма приличной скорости мчится по КАДу. Мимо или сюда? Ну, шансов что сюда, к нам, довольно мало, скорее всего — ми… А вот и хрен-то там! Всё же к нам: фары уверенно сворачивают в сторону стрелкового комплекса. Так, и кого же это принесло посреди ночи? На парковку лихо вылетел слегка побитый и помятый «Дастер», волочащий за собой по асфальту какую-то грязную «гирлянду», то ли рекламный баннер, валяющийся на земле, где-то зацепил, то ли сам его и содрал с какой-то стенки. Надеюсь, входную дверь нашу он таранить не станет. Баррикаду я там сложил неплохую, но и восстанавливать ее потом желания нет, и застрявший в дверях разбитый кроссовер прочности и надежности точно там не добавит.
Нет, водитель за рулем «типа-француза» оказался вменяемый, аккуратно притормозил и даже запарковался по линиям разметки. Мне кажется — хороший признак. Люди, пришедшие с дурными намерениями, такими мелочами обычно не заморачиваются.
Хлопнула металлом водительская дверь, настороженным шагом вышла в свет фар мужская широкоплечая фигура. В руках — «гладкая» «Сайга» или «Вепрь», по толщине магазина видно, опущена стволом в землю. Вообще, конечно, по нашим неспокойным временам — шаг отчаянной смелости, вот так сходу под пулю подставиться. С другой — явный знак: «Я вам доверяю».
— Эй, кто в теремочке живет⁈ — доносится снизу. — Не делайте вид, что дома нет никого, у вас в светомаскировке нарушения, на третьем этаже в окне щель и в нее свет изнутри виден. Ага, а теперь — не виден.
Вот, блин, Манюня! Любопытство однажды сгубит кошку! Стоп, а вот голос этот мне определенно знаком.
— Юс, ты что ли?
— Серёга? Ага, я.
Значит не показалось, что голос знаком. Юсуф Амаев. Достойнейший представитель какого-то маленького горного народа: то ли карачай, то ли черкес, то ли вообще аварец, но такой… Потомственный питерский горец, одним словом, не просто вменяемый, а образованный, интеллигентный и вежливый. Завсегдатай тира, технарь-зануда, вечно споривший с кем-то о разнице в кучности разных моделей «Глоков». Один из тех, кого аж корежит, когда кто-то при нем называет магазин обоймой, а спусковой крючок — курком, а в рюкзаке у него всегда при себе паяльник, тестер, набор отверток и ещё какие-то электротехнические приблуды. Впрочем, по первому пункту я с ним солидарен, а по второму… Ну, могут же быть у хорошего человека хоть какие-то недостатки?
— Открывай, сова, медведь пришел!