Впрочем, вряд ли правомерно эти рассуждения сводить лишь к столь очевидным крайностям. История уже дала не один пример иных аморальных комбинаций. В войне с Японией до полета бомбардировщика «Энола Гей» не от США исходила агрессия, но каким же «возмездием» могла быть продиктована команда загрузить в его чрево атомные бомбы «Малютка» и «Толстяк» и сбросить их на города людей? Решение о создании американской атомной бомбы было принято… за день до вероломного нападения японского флота на эскадру США в бухте Пирл-Харбор 7 декабря 1941 года, то есть за день до официального вступления США в войну. Ах, каким неудобством для милитаристской пропаганды США обернется это «за день», когда бомбардировку Хиросимы и Нагасаки она станет изображать как «месть за Пирл-Харбор»!
Преуспей фашистские ученые в создании атомной бомбы, можно ли сомневаться в том, что генералы рейха не задумались бы пустить ее в ход? Впрочем… К счастью для человечества, обзавестись атомной бомбой фашистский рейх не успел. И весь-то германский урановый проект, по замечанию научного консультанта американского отряда «Алсос» Сэмюэла А. Гоудсмита, «не стоил вывихнутой лодыжки одного американского солдата». «А сейчас мы, США, перенесли к себе и хорошо освоили недостойные приемы наших врагов в последней войне», — горько заметил Эйнштейн в 1947 году в Принстоне.
Не мучили ли все эти вопросы Сент-Экзюпери? Не предвидел ли он в дымке дальних дней грибовидное облако над землей? Можно ли было с атомной бомбой идти освобождать Францию, когда и от фугасок-то союзников похоронила она 60 тысяч человек? Отчего Сент-Экзюпери был так взвинчен, то взрывчато весел, то непроницаемо скрытен? Почему он так рвется назад?
В конце концов другая гениальная идея осенила Сент-Экзюпери. Он придумал построить… индивидуальную подводную лодку. Тысячи таких лодок! Для целой армии голлистов, и он, конечно, будет среди них. Они пересекут под водой Атлантику и высадятся на французском берегу. Потери будут минимальные, потому что подойти к берегу удастся практически незаметно. Он так поверил в этот проект, что дни и ночи рассчитывает, чертит…
Они были близкие друзья — Жолио-Кюри и Сент-Экзюпери. Один под носом у фашистов, в собственной лаборатории, давал приют участникам Сопротивления, сражался на парижских баррикадах. Другой, когда и атлантические индивидуальные подлодки оказалось некому строить, написал на 21-м этаже — на высоте бреющего полета — сказку и — каких это ни стоило ему трудов — вернулся в небо, где шла война.
«Америка скорее континент, чем родина…»
Он больше любил землю людей, чем небо без них, но там он чувствовал себя уютнее… «Здесь смерть, по крайней мере, чиста! Ледяная и огненная смерть. Солнце, небо, лед и огонь. А там, внизу, тебя медленно засасывает глина!»
На рассвете 30 июля 1944 года, отправляясь в боевой полет, он оставил на столе два запечатанных конверта. Накануне смерть несколько раз миновала его. Следующая встреча могла стать роковой. Может, потому он спешил объясниться?
«Пусть меня собьют, я не пожалею абсолютно ни о чем. Будущий муравейник приводит меня в ужас. Ненавижу блага, которые он сулит роботам…»
В этих строчках, как и множестве других близких по настроению или смыслу, теперь видят ручательство тому, что он предчувствовал смерть и даже искал ее. Что ж, они достаточно передают чувства, владевшие им всю войну. Уже не вызывало сомнений, каков будет ее исход. Однако будущее не столько радовало, сколько страшило его: продемонстрировав ресурсы и величие человеческих возможностей, война одновременно ужаснула его глубиной разверзшейся, как бездна, вражды… Победа одного оружия над другим? Является ли это концом войны? Что на самом деле убивает в человеке война? Какое первозло повинно в разжигании войн, и можно ли его истребить?
Кажется, это там, в космических высях, и написан его «Маленький принц», летающий с планеты на планету, от злых людей к добрым, от добрых к злым, пытаясь понять, как же можно наконец правильно устроить мир — мир без войны…
Но Маленькому принцу это так и не удалось.
Он нашел свою смерть за год до того, как пробила первая минута «будущего мира». Сейсмографы зафиксировали два последовательных толчка невиданной силы, встряхнувшие землю так, как не удавалось ни одной буре и вряд ли удавалось самым грозным вулканам. Метеорологи отметили появление грибовидного облачка на дальней окраине земли. Медики вместе с физиками пытаются понять, как от существ, только что живших, дышавших и думавших, остались только силуэты-тени на стенах, которым удалось уцелеть. Военные и невоенные историки расшифровывают смысл катастрофического события на периферийном театре уже затухавшей войны, которое, за неимением должного термина, именуют «сражением без сражения». Статистики посчитали:
213 тысяч силуэтов-теней.
За две минуты.
С перерывом в три дня: Хиросима 6, Нагасаки 9 августа.
И на земле разразился мир.
Из дневника эскадрильи 2/33: «31 июля 1944 года. Самолет „Локхид“ Р-38. Задача: аэрофотосъемка на юге Франции. Пилот Сент-Экзюпери с задания не вернулся».
Прощайте, Сент-Экзюпери.
Часть II
МИНУТА МИРА
Размышления вдвоем с политологом
— Это момент исторический, запомните, — сказал мне сибирский геолог Олег Московцев. — До сих пор нефтяные реки текли с запада на восток страны. Теперь мы переключим рубильники, и они поплывут с востока на запад. Нефть и газ погонят компрессоры, так же как из-под земли мы извлекаем их с помощью давления сеноманского пласта.
— Сеноманский пласт?
— Да, вся Западная Сибирь стоит на толще воды. В геологии этот горизонт зовут сеноманским, по имени французской деревни, где впервые он был открыт и описан…
Как же мы все связаны — люди, страны, континенты земли! Меридианы оплетают землю, будто рыбацкий кухоль. Параллели опоясывают ее, как обручи бочку. Сеноманские пласты держат на себе земную твердь, на которой стоят наши отечества. Совершив кругосветное путешествие на шхуне «Санта Мария», Магеллан доказал, что земля круглая. Маленький принц из сказки Сент-Экзюпери, совершив первое кругосветное путешествие на облаке, открыл, что она слитная, ибо дана ей одна историческая судьба. На земле и в подземельях, в небесах и в поднебесьях обручами сеноманскими вяжут нашу судьбу общие тревоги и надежды.
А момент был в самом деле исторический: обожженный «войной горячей», обмороженный «войной холодной», мир наш все-таки дожил до минуты разрядки. Часы его впервые стали отсчитывать историю с точностью до «атомной секунды» — само понятие это, появившееся как раз в годы разрядки, символизировало невиданные возможности мирного сосуществования. Однако стрелку истории вновь вознамерились остановить, повернуть вспять к конфронтации и войне:
«Мои соотечественники-американцы! Я рад сообщить вам, что только что подписал законодательный акт,