Вот плывет через Атлантику корабль под звездно-полосатым флагом «Light Horse». Год стоит 1784-й, Соединенным Штатам уже восемь лет. По возвращении домой разнесется про «Легкую лошадь» слух: что лишь один рейс в Россию обернулся выручкой в 100 тысяч долларов. А торговое это судно, водоизмещением всего в 300 тонн, даже по тем временам было совсем не гигант. Зачешутся руки у сотен и тысяч искателей прибыли и удачи — плыть в далекую Россию. Защитники «свободы морей» и «естественного права наций на общение с помощью морских коммуникаций» выражались высокопарно, но мыслили практично. Почему бы и нет? Когда соблюдаются интересы всех сторон, то и право самым наилучшим образом уживается с благом…
Но словно бы заградительную цепь вдруг опустят перед кораблями, готовыми в путь: в тот как раз год государственный секретарь США Роберт Ливингстон объявит «политику изоляционизма». Корабли, конечно, поплывут. Окажется с годами, что изоляционизм прекрасно согласуется с торговой и прочей активностью, допуская даже притязания на чужое, хотя бы и с помощью войны. Так и начат девятнадцатый век: против Франции, своей вчерашней благодетельницы, США ведут на море необъявленную войну, Англии же объявляют ее открыто… Ибо это эпоха исторических переломов: вздыблена Европа, перекраивается мир, «республика судовладельцев» из Нового Света слишком боится отстать, упустить свой кусок.
Как вдруг — 1813 год — доктрина Монро: «Америка — американцам». Что заставило так глухо закрыть дверь в новой попытке изолироваться от мира? «Чужого не хотим»? «Нам и у себя хорошо»? «Не лезьте к нам»? Какая из версий ближе к истине?
Оставим историкам рассуждать и спорить по этому поводу, приметив, однако, в чем все они сходятся: в чрезвычайной важности именно этого момента истории для дальнейших судеб мира. Разгромлена Франция; русский граф Шувалов сопровождает Наполеона в ссылку на Эльбу; но еще прежде чем разразится Ватерлоо, Англия уже заключит с персидским шахом первый из новой серии антирусских союзов. Снова встанут лицом к лицу два самых сильных и непримиримых противника. А родившаяся на краю земли, в Новом Свете, третья сила в ужасе заползет назад в свою раковину: ведь теперь у Англии впервые совершенно развязаны руки, чтобы покарать свои бывшие колонии, вернуть их под эгиду короля. Вот почему: «Америка — американцам».
И в эту-то минуту через полмира Соединенным Штатам протянет руку Россия, предложив ей свое посредничество в замирении с Англией. Государственный секретарь Джеймс Монро схватит эту спасительную руку с чувством истинного избавления, не дожидаясь, не вызовет ли это гнев у англичан, не обрушит ли она тем большую кару на Америку. Тут давайте по возможности резче наведем нашу подзорную трубу на рассматриваемый треугольник, чтобы ни одна деталь не ускользнула от внимания. Английской дипломатии стало ясно, что выбор свершается поистине исторический, на века.
В треугольнике выбор невелик: двое против одного. Но кто же против кого? Смирив гордыню, владычица морей предложит США «именем англосаксонского единства» навеки заключить альянс о взаимной поддержке друг друга. Джеймс Монро, уже президент США, в 1823 году обогатит свою доктрину новым положением: США не могут допустить создания новых европейских колоний на американском континенте… Формула все та же: «Америка — американцам». А геополитический подтекст уже другой. Уже мыслят категориями полусвета, полусферы. Сто лет британский флот будет охранять берега Америки, пока не наступит паритет морских сил, и тогда уже США возьмут на себя стражу английских берегов. Они помогут предотвратить гитлеровское вторжение в Соединенное Королевство. Никто больше в Европе этой помощи от США не дождется.
Как-то в дороге Шувалову донесли, что на Наполеона готовится покушение. Он предложил опальному императору поменяться одеждой — рост и комплекция у них были почти одинаковы. Опасение не подтвердилось, но благодарный Наполеон предложил в дар своему спутнику саблю. Прежде чем занять место в Историческом музее СССР, она послужит красноармейцам на гражданской войне… Успел ли русский царь, как предполагают некоторые историки, пожалеть о том, что разгромил Наполеона окончательно? Что, изгнав его, вернув Франции чванливую и немощную монархию, он тем самым в решающий час истории окажется на европейском континенте без вероятного союзника в противовес народившемуся англосаксонскому альянсу?
Этот альянс расстроится только раз — в ходе гражданской войны в Америке. То была уже вторая половина девятнадцатого века. И Англия и Франция поддерживают южные рабовладельческие штаты. Они готовы признать правительство конфедератов и даже вступить в войну против индустриального Севера. Только решительное вмешательство России спасет американский союз!
Изоляционизм США — и в то же время параллелизм англо-американской политики. Вот плечевые, несущие конструкции доктрины Монро, провозглашенной «на вечные времена». Так не закономерно ли, что «защитник» и «защищаемый» со временем просто поменялись ролями в альянсе? Когда это было выгодно, отсиживались за океанами, отгородившись от общих проблем мира, поджидая час своей выгоды. Истории было угодно очень точно отметить рубеж империалистической экспансии США: 1901 год. К власти пришел президент и «теоретик империализма» Теодор Рузвельт:
«Никакой триумф мирного времени не может сравниться по своему величию с триумфом, одержанным на войне!..»
С такими словами и вступили Соединенные Штаты в двадцатый век.
Век, чья отличительная особенность в том, что корабли, по-прежнему плавая по морским гладям и даже под ними, поплыли также по небу и космосу…
* * *
За всю долгую историю Земли выпадало ли ей столь же трудное и опасное плавание, как в море по имени Двадцатый век? Дважды из края в край горела наша палуба — от Европы до Азии, от носа до кормы. Загасили… Не фуфайками, не одеялами, не брандспойтами пожарными, не ледниками растопленными — загасили жизнями, телами, слезами вдов и матерей, пеплом жилищ, памятниками павшим. Проплыли зону высоких послевоенных льдов, доплыли наконец до теплых течений, казалось бы, теперь по этому курсу и держать! Ан нет, пляшет наш компас земной — не оттого ли, что слишком много пороху в трюмах? И не раз уже грозно царапнули подводные рифы по днищу. А штурвал, как никогда раньше, за всю космическую одиссею человечества, у нас теперь — один на всех.
«Перед порогом третьего тысячелетия мы должны сжечь черную книгу ядерной „алхимии“. Пусть двадцать первый век станет первым веком жизни без страха всеобщей гибели».
Такими словами Михаил Сергеевич Горбачев закончил свое выступление перед парламентариями Франции.
Стояло 3 октября 1985 года. До наступления третьего тысячелетия оставалось ровно 15 лет и 90 дней. Мы должны сохранить и донести до его порога принятый от предыдущих поколений