Точно не известно, когда Сент-Экзюпери успел написать это первое обращение «К американцам» — в сороковом или сорок первом году, из объятой войной Франции или уже находясь в США? Биографы склоняются к первой дате. Это похоже на правду уже потому, что министр информации Жан Жироду 24 мая 1940 года послал в авиагруппу 2/33 срочную телеграмму: раз уж Сент-Экзюпери не поехал в США, так пусть он хотя бы обратится к американцам с воззванием:
«Если бы Сент-Экзюпери в эти дни написал обращение к американцам, это могло бы произвести глубокое впечатление на общественное мнение и вызвать в США благоприятную реакцию.
Только он один пользуется в США достаточным авторитетом, чтобы веско ответить полковнику Линдбергу, выступившему на днях с пагубной для интересов Франции речью».
Орадур. Город, сожженный фашистами
Фронт сломан, фашисты усиленно бомбят населенные пункты, стремясь вызвать всеобщую панику. Дороги забиты беженцами, армия не может даже организованно отступать. Это дни смятения. И такое же смятенное, растерянное обращение Сент-Экзюпери «К американцам», потому что каждый день приносит ему разочарование и боль: Америка на помощь не спешит!
Остатки группы 2/33, всего шесть экипажей, оказались в Бордо, последнем прибежище французского правительства. Тут оно и слагает с себя полномочия. Все! Больше некуда лететь, больше некому отдавать приказов. Не в один ли из этих дней, вынужденно нелетный, и написал он свое горькое письмо за океан? Словно предугадывая недоброе, Сент-Экзюпери по одному собирает на улицах 40 пилотов — французов и поляков. В придачу находится и генерал. Все готовы лететь в Северную Африку. Известие о перемирии, подписанном в Компьенском лесу, служит сигналом: немедленно в воздух! Они штурмом берут старый четырехмоторный «фарман», заливают бак, за штурвал садится Сент-Экзюпери. Из самолета в полете выпадали болты. Вдобавок за спиной появился итальянский истребитель, но, видимо, летчик так и не смог решить, что же это за летающая развалина, какой она страны-армии…
Когда сели, генерал Ногес — тогда главнокомандующий французскими силами в Северной Африке — поручил Сент-Экзюпери неожиданную и ободрившую его миссию: изучить состояние наличной летной техники, установить, какими кадрами еще располагает воздушная армия, каков у пилотов дух. Два месяца займет у Сент-Экзюпери эта миссия. Доклад — смесь пессимизма и оптимизма: дух у летчиков боевой, но их мало, и мало самолетов…
Однако редко в ту пору случался день, когда бы из метрополии, буквально на последних каплях бензина, на какой-нибудь североафриканский аэродром не приземлялся самолет-беглец. Впрочем, понять здесь что-либо было так же трудно, как и в самой Франции. В колонию уже посыпались приказы от правительства Петена, отдавал приказы из Лондона генерал де Голль. Одни открыто исповедовали коллаборационизм [1], другие решительно его отвергали. В эти дни голлизм и стал символом борьбы «всех свободных французов» против фашизма. В решающей степени этому способствовало его политическое признание союзниками по антигитлеровской коалиции.
Как могло случиться, что именно Сент-Экзюпери остался голлизму чужд? «Франция, — заявил 18 июня 1940 года генерал де Голль, — проиграла сражение, но не проиграла войну». — «Скажите правду, генерал, — немедленно возразил Сент-Экзюпери, — Франция проиграла войну. Но ее союзники войну выиграют».
И все? И из-за такой-то малости, скорее даже словесной, чем смысловой размолвки, впасть в разногласие, которого они уже не смогут преодолеть? Учтем при этом важную подробность, уже не видную потомкам, но современникам, естественно, бросавшуюся в глаза: ведь когда де Голль обратился к нации с призывом оказать отпор врагу, большинство французов услышало его имя в первый раз. Имя же Сент-Экзюпери не нуждалось в пояснениях.
Сороковой год. Уже слетаются на североафриканские аэродромы те, кто через два — два с половиной года отправятся в Россию, на Восточный фронт. Сент-Экзюпери разошелся с «Нормандией», увы, прежде всего во времени. Но не только во времени… Весь сценарий дальнейшей войны рисовался ему совершенно иначе, чем он выйдет наяву, и он искал себя в этом сценарии там, где надеялся принести родине наибольшую пользу.
Вдруг он сделал невозможное, невероятное. В августе снял с себя военную форму, сел на старую средиземноморскую посудину «Ламорисьер» и сошел на берег страны, носившей теперь название «свободная зона Франции», или, по названию ее столицы, Виши. От зоны оккупированной эту страну отделял барьер, невысокий, в человеческий рост, на всем протяжении своем охраняемый немецкими патрулями с овчарками. Родительский дом, к счастью, оставался в «свободной зоне». Сент-Экзюпери сел за роман «Цитадель». Теперь его самое сильное оружие протий затаившегося врага — перо. Пером он примирит и сплотит французов, возбудит их отвагу и дух. Увы! Не пишется. Он нервно крутит радио, с треском разворачивает каждый день газеты — ничего! Никаких признаков, что США намерены вступить в войну. Закрадывается мысль: нет, сидя в Виши, союзников не дождаться… Но теперь он заложник Виши, без визы отсюда не вырваться.
В октябре он отшвырнул перо и поехал в этот засыпанный каштанами городок, где раньше никогда не бывал. Новая столица кишела людьми. Матроны со стаканчиками пили из источников воду. Сент-Экзюпери встретил старого сослуживца из «Аэропосталь», страшно ему обрадовался, и то, что произошло дальше, мы знаем благодаря оставленному Роже Бокером воспоминанию.
Они пошли обедать в ресторан гостиницы «Отель дю Пари». На третьем этаже этой гостиницы, у углового окна, сидел румяный белоусый старик, готовясь к выступлению перед матерями отечества. Не забыть бы им сказать, чтобы учили детей поплотнее запахивать кашне, рано ложиться и рано вставать. Да, еще про сырые ноги: плох тот солдат, который ходит с сырыми ногами, далеко не ушагаешь, насморк и все такое прочее!.. Маршальша жила в отеле рядом и строго по часам приходила уводить маршала на завтрак, обед, ужин. Кстати, вот и обед, скоро она уже придет, а Лаваль уже, должно быть, пришел…
Сент-Экзюпери и Роже Бокер увидели, как вошел Пьер Лаваль. Нельзя было не узнать это одутловатое лицо с моржовыми усами, этот неизменный белый галстук на шее и целлулоидный воротничок, чубчик на лбу. Кровь бросилась в голову Сент-Экзюпери:
— Так вот он, человек, продающий Францию!
Бывший премьер и бровью не повел. На того, кто прилюдно нанес ему эту вторую за войну пощечину, только что заведено досье. Он назначается на официальный пост в секретариате по народному просвещению. Этот пилотишка, пописывающий