Я выбрала момент и въехала на территорию монастыря.
Из виртуального путешествия я узнала, что обычно монахи производят и продают различные товары — например, выпечку, сыр, шоколад, вино, овощи или религиозные вещицы. Некоторые посетители приходят сюда за духовным очищением.
Эти ребята явно настроены по-другому. Ни приветственной надписи, ни магазина подарков, ни единой парковки.
Я подъехала ко входу в здание. Никто не появился, чтобы поприветствовать или спросить, что мне надо. Также я узнала, что монахи Сан-Мари-до-Неж встают в четыре утра, затем читают многочисленные молитвы, а с восьми до полудня трудятся. Я подгадала, чтобы мой визит совпал с окончанием утреннего рабочего периода.
В феврале не выращивают ни яблок, ни кукурузы. Кроме воробьев и белок, признаков жизни тут не замечалось. Я вышла из машины. И что дальше? Ага, вот симпатичная оранжевая дверь справа от круглой башни. Я направилась туда, как вдруг вдалеке появился монах. На нем были коричневый плащ с капюшоном, носки и сандалии.
Монах остановился в трех ярдах от меня. Левая часть лица очень бледная, веко опущено, на щеке шрам. Цистерцианец молча смотрел на меня. Копна волос, острый подбородок и худое лицо.
— Доктор Темперанс Бреннан, — представилась я. — Мне нужно поговорить с Сильвио Мориссоно.
Молчание.
— Дело особенной важности.
Снова молчание.
Я показала удостоверение. Монах взглянул на него, но не двинулся с места. Что ж, весьма холодный прием. Порывшись в сумочке, я вытащила запечатанный конверт с копией фотографии Кесслера и протянула монаху.
— Пожалуйста, передайте это отцу Мориссоно. Уверена, он захочет меня увидеть.
Из-под балахона выскользнула тощая рука и схватила конверт. Затем монах сделал знак следовать за ним.
Мы вошли в оранжевую дверь, миновали вестибюль и спустились в какой-то зал с витражами. Библиотека. Здешний запах напомнил мне мою приходскую школу. Я посещала ее в детстве по понедельникам. Там пахло сыростью, дезинфекцией и полиролем.
Войдя в библиотеку, монах жестом велел мне подождать. Когда он ушел, я осмотрелась.
Библиотека была точь-в-точь как в фильмах про Гарри Поттера. Темная мебель, передвижная лестница, тяжелые трехуровневые шкафы. Должно быть, для ее обустройства вырубили леса по всей Британской Колумбии. Я насчитала восемь длинных столов и двенадцать ящичков картотек с маленькими медными ручками. Никаких компьютеров.
— Доктор Бреннан?..
Я обернулась.
Второй монах был одет в белую сутану. Никакого плаща с капюшоном.
— Я отец Сильвио Мориссоно, настоятель этого монастыря.
— Извините, что пришла без приглашения, — сказала я, протягивая руку.
Мориссоно улыбнулся, однако сам руки не подал. Он выглядел старше и поупитаннее первого монаха.
— Вы из полиции?
— Судебно-медицинский эксперт из Монреаля.
— Прошу вас, — сказал Мориссоно, делая точно такой же жест, как его коллега. — Следуйте за мной.
В его речи чувствовался квебекский акцент.
Настоятель повел меня обратно через главный коридор на улицу, а затем — в длинный узкий холл. Пройдя дюжину дверей, мы вошли в нечто вроде кабинета.
Мориссоно закрыл дверь. Я села.
Эта комната явно проигрывала по сравнению с библиотекой. Белые стены. Пол из серой плитки. Простенький дубовый стол. Обычные шкафы. Над столом — резное распятие, над шкафами — картина. Иисус, беседующий с ангелами. Она мне понравилась больше. Я перевела взгляд с холста на крест. В голове вертелось: «До и после». Какая кощунственная мысль!..
Мориссоно сел в кресло за столом, положил перед собой фотографию и посмотрел на меня.
Я молчала. Он тоже. Я не сдавалась. И победила.
— Полагаю, вы видели Авраама Ферриса, — произнес настоятель ровным низким голосом.
— Да.
— Это Авраам прислал вас ко мне?
Мориссоно ни о чем еще не знал.
— Нет.
— Чего добивается Авраам?
Я сделала глубокий вдох. Ох, как же не люблю этого делать.
— Мне жаль приносить вам плохие новости, святой отец. Авраама Ферриса застрелили две недели назад.
Мориссоно опустил взгляд и прошептал что-то вроде молитвы. Затем поднял голову. Как часто мне приходилось видеть такое выражение лица!
— Кто?..
— Ведется расследование.
Мориссоно оперся о стол.
— Есть подозреваемые?
Я указала на фотографию:
— Этот снимок дал мне мужчина по имени Кесслер. — Никакой реакции. — Вы знакомы с мистером Кесслером?
— Опишите мне этого джентльмена.
Я постаралась сделать это.
— Простите, — перебил Мориссоно, глядя поверх очков. — Но такое описание подходит многим.
— Многим, кто имел доступ к фотографии?
Настоятель проигнорировал замечание.
— Каким образом вы попали ко мне?
— О вас мне сообщил Йосси Лернер.
— Как поживает Йосси?
— Хорошо.
Я сообщила Мориссоно, что Кесслер сказал мне по поводу фотографии.
— Понятно, — проговорил настоятель, потом согнул палец и постучал по снимку.
На секунду его взгляд с фотографии перешел на картину справа от меня.
— Авраам Феррис получил две пули в затылок.
— Хватит. — Мориссоно встал. — Пожалуйста, подождите.
Он махнул рукой. Я начала чувствовать себя дрессированной собачкой.
После этого настоятель поспешно вышел из комнаты.
Прошло пять минут.
Где-то далеко в холле пробили часы, потом снова воцарилась тишина.
Десять минут.
Заскучав, я поднялась и подошла, чтобы разглядеть картину поближе. Интересно. Распятие и живописное полотно действительно представляли собой последовательность, только наоборот.
На картине изображалось пасхальное утро. Четыре фигуры. Два ангела сидят на открытом каменном гробу, между ними стоит женщина — возможно, Мария Магдалина. Воскресший Иисус находится справа.
Я не услышала, как вошел Мориссоно. Он появился передо мной с ящиком в руках. Посмотрев на меня, настоятель улыбнулся.
— Прекрасно, не правда ли? Более изящно, нежели большинство полотен на эту тему.
Сейчас Мориссоно говорил совершенно по-другому. Таким голосом бабушки и дедушки обычно рассказывают внукам разные истории.
— Вы правы.
Утонченный стиль в самом деле делал картину неподражаемой.
— Эдвард Берн-Джонс. Слышали? — спросил Мориссоно.
Я отрицательно покачала головой.
— Английский художник Викторианской эпохи. Многие из его картин фантастически прекрасны. Эта называется «Утро Воскресения». Написана в 1882 году.
Мориссоно секунду смотрел на полотно, затем поджал губы и подошел к столу. Поставил ящик, сел. Помолчал — очевидно, собираясь с мыслями, — затем напряженным голосом заговорил:
— Монашеская жизнь — это уединение и молитва. Я выбрал ее. — Настоятель говорил медленно, делая паузы там, где их не должно быть. — Приняв обет, я как бы отвернулся от политики и других мирских забот. — Он положил руку на ящик. — Но нельзя игнорировать события, происходящие в мире. И я не могу предать дружбу.
Мориссоно опустил взгляд на свои руки, замер. На его лице отразилась мучительная внутренняя борьба. Правда или ложь? Правда.
— Эти кости из Музея истории человечества.
Я едва не подскочила на месте.
— Скелет, украденный Йосси Лернером?..
— Да.
— Сколько времени он находится у вас?
— Слишком долго.
— Вы согласились сохранить его для Авраама Ферриса?
Он кивнул.
— Почему?
— Так много «почему». Почему Авраам настоял, чтобы я его взял? Почему я согласился? Почему упорно продолжал участвовать в этом обмане?
— Начните с Ферриса.
— Авраам принял скелет у Йосси, так как был предан другу. А Йосси уверил его, что если кости найдут, то это повлечет за собой катастрофические последствия. После перевозки скелета в Канаду Авраам несколько лет хранил его у себя на складе. Но он очень боялся — так сильно, что едва не сошел с ума.
— Почему?
— Авраам — еврей. А это человеческие останки. — Мориссоно погладил ящик. — И… — Настоятель поднял голову. Солнце блеснуло в стеклах его очков. — Кто там?