А вдруг это и было счастье?
…Взмахнула издалека, навстречу Кире застывшими, большими руками старая мельница, полоснула небо отчаянно и угрюмо.
За окнами автобуса густо и нежно засинел воздух… Из лесу тихо: ыходчт ночь. По правую руку – дома, у заборг – чьи-то салазки… Интересно, а где живет их местный тролль – Пёк?
Снова Лайна
Сквозь морозные узоры на окнах просвечивает фонарь. Вспыхивают искры, прочитываются слюдяные горы… Свет в этом царстве смахивает на северное сиянье.
Погас фонарь. Мир льдов, мир холода стал еще шире, еще печальнее. Комнату пронизало резким серебряным светом: это взошла луна. Блеснула в упругом ее луче серебряная корона.
Кире слышится голосок:
«Только влюбленный имеет право на звание человека».
– Лайна, почему на вашем острове живут феи?
– Наш остров умеет любить свое прошлое. Фея – это, как лепные «ростры» на кораблях, вот почему у нас сохранились феи. Мы любим историю, ну а феи – не так ли? – это история…
– Как ты безграмотна, Лайна! Феи вовсе не принадлежность истории, они принадлежность сказок.
– …Глупая! Сколько раз мне надо тебе повторять, что самолет – не больше как скромный ковер-самолет; что воздушный корабль «Восход-3» – создание волшебников… Между прочим, один из них был сильно в меня влюблен. Я была юной, юной… позорно юной. Ай-ай-ай, как я была молода… Как позорно я была молода!.. Скоро в Москве будет выставка с фотографиями Луны. Океан на Луне тот колдун наречет: «Океаном Лайны». А если это название не утвердят в инстанциях, он назовет его «Океаном моей любимой»… Знаешь, Кира, что на землю острова Санамюндэ упал когда-то метеорит!!
– Треплешься, Лайна!
– Нет. Я – фея и не могу трепаться: треплются полотнища, волосы, паруса… Знаешь ли ты, что на острове Санамюндэ замечательные мореплаватели?.. Моряк, настоящий моряк – это мужество и воображение. Много раз мой отец совершал путешествия вокруг света на парусном бриге…
– Отец?! У тебя?
– А как же! Ничто в Галактике не умирает. На острове Санамюндэ – древнее море и древние камни. Это наши леса, наши мельницы!.. Мы воевали в Отечественную войну… Мы победили в Отечественной войне.
– Лайна, я гуляла вчера по вашему центральному парку, увидела памятник и осторожна смахнула снег той варежкой, что мне подарила Жанна.
«…Герой Союза…
Владимир Сергеевич Васильев».
– Да, да… Он был русским, этот солдат. И защищал наш остров. Он был так молод! Ему еще не минуло девятнадцати лет. На его могилу приезжала старуха мать. Из города Суздаля. Народ!.. Это много-много людей… Цепь людей – она длинная, как века. Девочка!.. Человеку дана одна единственная сильная страсть. Не две. Солнце – печка нашей Галактики. Страсть у человека бывает одна-единственная, так же точно, как над Землей – одна-единственная, добрая, старая печка: Солнце. Когда солнце ложится спать, луна зажигает серебряную свечу в голубом подсвечнике. Свечение ее – красиво, но от лунного света не родятся другие жизни… Кира! Знаешь ли ты, что подлинная любовь не ведает самолюбия!!.
О часах и журнале «Здоровье»
Снежные улицы рассекают широкие мостовые. На мостовых – ребята с салазками; пожилая женщина толкает какой-то стул. Под стулом – полозья. На сиденье стула картофель и мясо.
По обеим сторонам улицы – магазины и магазинчики: зеленная, – на витрине картофель, брюква, морковь. Они выглядят так, как будто бы их умыли.
Вот – маленькое, угловое зданьице, парадная дверь без крылечка, над дверью вывеска:
«Часовщик».
Кира толкает двери. В ответ раздается стеклянная музыка.
У притолоки – пожилой человек – инвалид Отечественной войны: безногий.
– Это вы часовщик?
– Да.
Лицо у него солидное, интеллигентное. На носу – пенсне, а его мастерская увешана удивительными часами. Откуда они пришли и как сохранились?!.
Вот часы – швейцарские. Бьет четверть… Выскакивает девушка в острой тирольской шапке; вслед за ней – юноша (тоже в тирольской шапке). Обнялись и поцеловались.
«Тик-так».
Принимается куковать кукушка: раз, два, три… Пять раз.
Вдоль стен висят десятки ручных часов: золотые, серебряные, большие и маленькие. Вот луковичные часы, величиной с ноготь. Неужели и это часы?!
– Что хочет барышня? – спрашивает часовщик.
– Починить часы, – говорит Кира. – Это мне отец подарил, когда я окончила школу… Но я их где-то ударила, и они остановились.
– Не беда, – улыбаясь, говорит часовщик и берет часы из рук Киры.
В мастерской висит большущее зеркало. Кира невольно глядится в зеркало и видит девочку лет пятнадцати. Она элегантно подстрижена. (Эта девочка бедная-бедная Кира, которой еще недавно было шестнадцать, семнадцать лет.)
Кира зажмуривается… Потом медленно открывает глаза…
Утешая ее, часы поют свою песню о вечности: «Подумаешь! Четырнадцать – восемнадцать! Тик-так… А волосы что ж – они не только отрастут, они со временем поседеют… Время, время!.. Когда-то мы – Часы – были самыми сложными из всех земных механизмов, и мы изволили вообразить, что значительны – как Вселенная. А теперь нам на смену пришли другие машины. Кибернетика! Каково? Руки умных машин повторяют движения рук человека… Все относительно, Кира, все относительно, относительно (одним словом, смотри теорию относительности Эйнштейна). Ты – вырастешь, ты постареешь, ты поседеешь… Но не умрешь. Ты превратишься в русалку, в рыбу, в птицу, в цветок. Тик-так, вот так, вот так… Твои волосы отрастут. А бессмертный твой атом будет странствовать во Вселенной. Вот так, вот так!..»
– Спасибо. Сколько я вам должна?
– Тридцать две копейки.
– Барышня прекрасна, как Лайна! – улыбнувшись, говорит часовщик.
– Безволосая Лайна, – печально и насмешливо отвечает Кира.
– Лайна может отрастить волосы… Это не ампутация ног. Но Лайна обязана соответствовать времени. У всякого времени свои понятия о красоте.
– Разумеется… И о добре. И о зле. И о тех словах, которые можно и которые нельзя говорить.
– Юный друг, вы, должно быть, не знаете, что Андерсена в свое время корили сентиментальностью? Люди путают подлинность чувств, говорящую о размахе души, с неуважительным и немодным понятием – сентиментальность. Но время показало великую стойкость сентиментальности. Это говорю вам я – часовщик – представитель суток, минут, секунд, представитель времени… Без чувства и воображения – не сварить похлебки, не испечь хлеба…
– Зачем вы заговорили со мной о похлебке? Я вспомнила, что мне хочется есть! До свидания. Спасибо за поддержку по поводу этой дурацкой стрижки. Сейчас я закажу мясную солянку! А? Как по-вашему?.. Все! Я твердо решила: забудусь в мясной солянке.
У Киры всего лишь десять рублей… Может, не жрать? Жрать – распущенность, – она читала это в журнале «Здоровье».
…Круглые, небольшие столы, покрытые крахмальными скатертями.
– Я вас слушаю, –