27 августа Воейков начал возвращение в Тару со всеми ценными пленниками. Весь поход Андрея Матвеевича, таким образом, занял три с небольшим недели. Но для судеб Сибири он имеет громадное значение. Главная сила, противостоявшая русскому движению «встречь солнцу», пала.
Сразу после победы над ханом тарские воеводы приступают к объясачиванию всех тех, кто держался за Кучума из старого обычая, а больше того — из страха перед ханом.
Уже в октябре 1598 года в Москву летит отчет: татары «Чатских волостей» обещали подчинение царю и ярлык, прислали «сеита Тул-Мамета», тот привез подарки воеводам, грамоту с обещанием подчиниться и дать ясак от волостных людей и сведения о Кучуме. Хан также посылал в Чатские волости за одеждой и конями: «На чем бы ему мочно поднятца», — но получил только одного коня и одну шубу. Тамошний знатный человек Кожбахтый-мурза большего не дал, хотел лично встретиться с Кучумом, но Кучум убежал со своего кочевья, ушел верх по Оби, «поблюдясь его». Хан очень хорошо понимал: ушло то время, когда он мог «стричь» местное население, как хотел, и теперь его самого тамошние жители могут «остричь».
Тул-Мамет позднее сообщил о судьбе Кучума, теперь уже бессильного беглеца: «Сшол… он Кучума царя за Обью-рекою, на лесу, вниз по Оби, от Кучумова побою в дву днищах, а с Кучумом вси, детей его три сына да людей его человек с тридцать, а утек… Кучум с бою в судне вниз по Оби-реке сам-третей». Хан ушел с места битвы, когда бой еще не завершился, очевидно, поняв, что поражение его неизбежно. Ушел, бросив своих людей, бросив значительную часть семьи, и теперь располагал ничтожной свитой.
Тул-Мамет передал хану от имени Воейкова приглашение, «чтобы Кучум царь ехал к тебе, к государю, служити, а ты, государь, его пожалуешь своим царским жалованием, и детей и жон его пожалуешь, велишь ему отдати». Кучум, жалкий в своем нынешнем положении, все же нашел в себе гордость ответить отказом: «Не поехал… я к государю по государевой грамоте своею волею, в кою… пору я был совсем цел, а нынче… я стал глух, и слеп, и безо всего живота. Взяли… у меня промышленника, сына моего Асманак-царевича; хотя бы… у меня всех детей поимали, а один бы… остался у меня Асманак, и я бы… об нем еще прожил; а нынче… иду в ногаи, а сына своего… я посылаю в Бухары».
Два дня Кучум хоронил убитых, затем начал свои бессмысленные скитания, в которых и обрел смерть: слабым он никому из местных не был нужен.
Еще 20 сентября тарские воеводы направили в Москву, к царю Борису Федоровичу всех значительных пленников под охраной: «…в приставех послали мы, холопи твои, детей боярских Илью Беклемишева, Федора Лопухина да атаманов Казарина Волнина, Третьяка Жаринова», — и с ними «для береженья» 28 служильцев: казаков, иноземцев и татар, плюс двух толмачей из казаков [135].
Н. Н. Каразин. Последний Кучумовский разгром 1598 года. 1891
Победа 1598 года отражена во множестве сибирских летописей — такую память она оставила! Правда, в некоторых случаях ее путают с более ранним событием: несколькими годами ранее Кучуму нанес поражение (но не разгромил окончательно) князь Владимир Васильевич Кольцов-Мосальский, воевода тобольский [136]. Это произошло в 1590 или 1591 году. Хан тогда не только спасся, но и смог опять собрать большое войско. Воейков же нанес Кучуму гибельный удар.
Летописи дополняют документальное свидетельство двумя важными известиями.
Во-первых, там описана судьба Кучума после Ирменского разгрома и бесславная смерть хана: «Сам же Кучюм утече не со многими людми и доиде улуса своего, и оставшийся люди взят, и иде в Калмыцкия улусы; и отгна стада конския. Калмыки же догнавше и воинство его побиша, и кони отполониша. Кучюм же бежа в Ногаи и тамо от них убиен бысть» [137].
Во-вторых, в летописях рассказывается о щедрых наградах («великом жалованим»), которыми удостоил царь Борис Федорович участников славного дела: «Егда же привезоша к Москве тот полон [138], того ж 106 году (1598. — Д. В.), к царю Борису Федоровичу, государь же прият, и, прославив святую Троицу и пречистую Богородицу, и московских чюдотворцов, яко таковая покорив. Сибирцев же, вельми похвалив, и комуеждо за службу их золотыми и выходом, и кормом пожаловал, и протчим в Сибирь послал золотыми же послугу» [139].
Итак, дело сделано: величайший и упорнейший противник русского продвижения в Сибири разгромлен и пал в ничтожество. Конечно, 900 участников сражения это, если сравнивать с большими битвами, какие разыгрывались на западных и южных рубежах Московского царства, совсем немного. Но для редко заселенной Сибири Ирменское сражение — очень и очень серьезное боевое столкновение. К тому же не только численность бойцов важна, гораздо важнее геополитическое значение битвы, а оно в данном случае — огромно.
Андрей Матвеевич принадлежал к роду, который не отличался особенной знатностью. Современный исследователь относит Воейковых к числу «видных дворянских фамилий, проявивших себя на дворовой службе во второй половине XVI века» [140]. Их уровень — выборные дворяне, но наиболее выдающиеся представители рода возносятся выше этого общего уровня.
Семейство Воейковых в государственные родословцы не попало. Впрочем, своя «родословная легенда» у них имелась. И вопрос о ее достоверности далек от решения. В XVI столетии многие дворянские и аристократические рода предъявляли предков, вышедших из-за рубежа: из Венеции, «от прусов», «из немец», от древних святых, от одного из колен ордынской знати… Доказать подобное родословие трудно, порой оно составлялось для того, чтобы поднять престиж рода, и, значит, доверия ему мало; а порой оно все-таки имело под собой действительную почву. Генеалогическое предание Воейковых выводит их семейство из Пруссии. Согласно этой родословной легенде в 1384 году к великому князю Дмитрию Ивановичу из Пруссии приехал служить «державец» Терновский Воейко Войтегович в сопровождении ста пятидесяти человек сербов, болгар и «прусак». Воейко был родом из Болгарии (но мог быть не болгарин, а серб), из «города Тернова» (ныне Тырново); по смерти отца, оставив «город Тернов» своему брату Фрианду, он переселился сначала в Пруссию, где было также имение его отца, а оттуда прибыл на Русь. По своему вероисповеданию он