Юйсянь тоже заметно преобразился.
Строительство моста и открытие транспортного сообщения между Линьцзяном и Юйсянем не только сократило расстояние между городами, но и способствовало развитию торговли. Людей, которые отправлялись посетить Юйсянь и окрестные горные деревни, стало гораздо больше. Соответственно, в Юйсяне увеличилось количество всевозможных лавочек, семейных гостиниц, кроме того, здесь построили два отеля – три и четыре звезды. Благодаря сельскому туризму жизнь в горных деревнях вокруг Юйсяня заметно оживилась, туда не иссякал поток людей и транспорта из Линьцзяна.
Пока я стояла перед воротами дома, который уже долгое время не навещала, мне в голову вдруг пришло модное в то время словосочетание «инкубационная база». В те годы в Китае повсеместно, словно грибы после дождя, появлялись так называемые особые экономические зоны. Однако некоторые районы стали именоваться инкубационными базами, что было гораздо образней.
Несмотря на воскресенье, отца дома не оказалось, он еще не вернулся из инспекции по деревням. Все так же стоя у порога, я позвонила ему на мобильник, и он сказал, что ключ находится на прежнем месте.
Под прежним местом подразумевался почтовый ящик, снаружи он был снабжен небольшим механизмом, который позволял его открыть. Отец частенько терял ключ, поэтому в ящике на всякий случай всегда лежал запасной.
Ворота дома обновились, по обе стороны от них появились резные каменные панели: на одной был изображен журавль, а на другой – тыква-горлянка.
Я спросила отца, что это означает.
Он сказал, что в двух словах этого не объяснить, и обещал все рассказать по возвращении домой.
Открыв ворота, я вошла во двор и заметила, что сад и дом тоже обновились. Впрочем, облик дома внешне не изменился, отец провел своего рода реставрацию по охране памятника культуры, поэтому сейчас все выглядело гораздо ухоженнее, чем в ту пору, когда здесь жила я.
Я еще раз позвонила отцу и спросила, когда он вернется и нужно ли что-то приготовить к его приходу.
Он сказал, что планирует вернуться через час и что у него уже все подготовлено, на кухне он собирался хозяйничать сам, поэтому просил ни о чем не беспокоиться и просто подождать.
Гостиная в доме выглядела по-новому, на стенах висело множество старых фотографий, причем не совсем обычных: это были портреты деятелей времен Цинской империи и Китайской Республики, двое из них имели степень цзюйжэня [94]; кроме того, там висели портреты начальника уезда, а также некоего доктора медицины, учившегося за границей. Последний, облаченный в западный костюм, являлся, как следовало из подписи под фотографией, членом Королевского медицинского общества. Ну и, вопреки всяким ожиданиям, среди фотографий обнаружился портрет миссионера средних лет!
Естественно, все эти люди носили фамилию Фан, все были важными историческими личностями и все являлись предками моей мамы-директора – но ко мне не имели ни малейшего отношения.
Однако я внимательно изучала портреты, запоминая имена всех этих людей. Вместо благоговения я испытывала жуткий стыд – ведь сама я не была урожденной Фан, эту фамилию мне дали после рождения!
Приняв душ, я прилегла на кровать отдохнуть, и мне вдруг снова пришло на ум выражение «инкубационная база».
Именно так, все эти портреты в гостиной рассказали мне о том, что именно здесь родовое гнездо более чем столетнего рода Фан, которому прекрасно подходила такая метафора, как «инкубационная база». В свое время отсюда по всей стране и миру разъехались дети этой семьи, причем многие стали ее гордостью – совсем скоро они прибудут в этот дом, единственный их старый китайский дом, и для них это имело огромное значение.
Я тоже испустила свой первый крик в этом старом доме и провела в нем свое счастливое детство и полную красочных мечтаний юность. Можно сказать, что и для меня этот дом тоже стал инкубационной базой – только, в отличие от сказки Андерсена, я появилась на свет не из лебединого, а из утиного яйца; из самого обычного яйца, которое по ошибке зачали в самом обычном утином семействе. Я прекрасно осознавала свое место, и, если исходить из нынешней ситуации, я была обречена на самую обыкновенную жизнь. Нет, я вовсе не из тех, кто привык довольствоваться малым. Кто в юности стремится быть заурядным? Просто я совершенно трезво оценила свою жизнь: кроме крупного лотерейного выигрыша, который мне преподнесла жизнь, в остальном я была совершенно заурядной девушкой. Известная фраза Конфуция «в пятьдесят лет я познал волю Неба» справедлива для древних людей, которые к тому же принадлежали к кругу ученых чиновников. Мне же четыре года трудовой жизни дали понять, что в современном обществе такие смертные, как я, должны познать волю Неба не позднее, чем к тридцати годам, иначе есть риск потерять трезвый взгляд на мир. Собственно, что такого особенного дал мне этот крупный выигрыш в лотерею? Неужели из-за этого я перестала быть собой? Меня не страшит заурядность, можно даже сказать, что раз мне самой судьбой уготовано быть обыкновенным человеком, я готова примириться с такой судьбой и прожить самую простую жизнь. Все мои старания и тяжкий труд направлены вовсе не на то, чтобы выйти за рамки обыденности, а на то, чтобы эта моя обыденность приобрела стабильность и чтобы я получала от жизни хоть какой-то вкус. Мне не нравится фраза про «все невозможное возможно», думаю, что эта красивая фраза на самом деле обманчива. Зачем биться головой об стену, если заведомо понятно, что твои усилия ни к чему не приведут? Разве это не опрометчиво? Я прекрасно осознаю, что кроме того, что мне удалось погреться в лучах славы семейства Фан, никакого другого капитала, которым я могла бы распоряжаться по своему усмотрению, у меня нет. Даже то обстоятельство, что я потомок рода Фан, и то являлось не естественным фактом, просто так жизнь сложилась. И вполне возможно, что все мои страдания по этому поводу превратили этот факт в постыдную правду.
Да, я и в самом деле устала страдать.
Пусть обыденность станет еще более обыденной! Ну подумаешь – обычная жизнь? Все лучше, чем смерть! Что в этом такого страшного?
Но в этой обыденности мне хотелось бы сохранить хоть какое-то чувство самоуважения…
С этой мыслью я заснула, а когда проснулась, отец уже колдовал на кухне.
Через некоторое время мы уже оба наслаждались едой, отец открыл бутылку красного вина и спросил, выпью ли я вместе с ним.
– Конечно, конечно, выпью, – согласилась я.
Отец радостно наполнил мой бокал.
Он сиял от счастья.
В «Отчете о работе правительства», опубликованном в 2006 году,