Ли Цзюань я обосновала это так: «Тебе деньги нужнее, а у меня никакого семейного бремени нет».
Для Цяньцянь я нашла другую причину: «Тебе нужно готовиться к материнству, трат будет куда больше, чем у меня».
Ли Цзюань и Цяньцянь покинули стройплощадку одновременно с отцом и сыном Лю – Лю Чжу договорился с водителем грузовика, чтобы тот всех четверых доставил на вокзал. Вещей у них оказалось много, поэтому приглядывать за ними в дороге сообща было намного удобнее.
В 2002 году уже многие в Китае обзавелись мобильными телефонами, но ни у меня, ни у Ли Цзюань с Цяньцянь их не было. За самый простой телефон типа Nokia следовало выложить три-четыре тысячи юаней, поэтому тратиться на телефон нам было жаль. К слову сказать, жители деревень в большинстве своем телефонов тоже не имели, так что связь мы поддерживали лишь благодаря письмам.
И Ли Цзюань, и Цяньцянь оставили мне свои адреса.
Прежде чем сесть в грузовик, Лю Чжу хотел что-то мне сказать, но ему было неудобно сделать это в присутствии остальных. Я догадалась, что именно он хотел сказать, а потому первая его обняла и назвала зятем.
Это заметно подняло ему настроение.
Посмотрев в сторону столовой, он произнес:
– Нам хорошо работалось вместе, ничего плохого не могу вспомнить.
Да и я его уже давно простила.
Как мне кажется, когда в женщину влюбляется мужчина, даже если она к нему безразлична и его твердолобость кажется ей грубой, если он вовремя успевает понять, что к чему, и отстает, то его грубость можно и даже нужно простить.
Что касается любви, то любовь мужчины к женщине или наоборот, по сути своей, одинакова; проблема лишь в том, подходите вы друг другу или нет. Если это настоящая любовь, то к ней нельзя относиться с презрением.
Да, я действительно простила Лю Чжу.
И, конечно же, меня переполняла благодарность к Цяньцянь. Ведь не будь ее, я бы, возможно, и не доработала на этой стройплощадке до конца года.
Опираясь на выдвижную ручку чемодана, я стояла и смотрела вслед уезжавшему вдаль грузовику, уже не различая, кто именно мне из него машет.
Потом я медленно развернулась к столовой, которая словно напоминала: «Не бывает бесконечного пира». И пускай никакого пира мы и не устраивали, людские встречи и разлуки по сути своей почти не отличаются от пиров.
Я огляделась вокруг: кроме нескольких достроенных высоток на стройплощадке не осталось ничего, исчезли даже подъемные краны и бульдозеры. Столовая была последним строением, самое позднее к завтрашнему вечеру снесут и ее. Приедет бульдозер, сровняет это место с землей, и от него не останется ни следа.
Я покидала стройплощадку последней.
И тогда у меня родилась такая ассоциация: будто только что здесь завершились съемки грандиозного сражения, после которых съемочная группа и весь актерский состав разъехались каждый по своим делам на новые проекты. Съемочную площадку полностью расчистили, никакого занавеса опускать не требовалось, поскольку декорации оставались прежними, единственное, что требовалось этой сцене, так это новые актеры и новый спектакль. Я напоминала оставшегося после съемок актера из массовки, причем роль моя была столь мизерной и ничтожной, что без меня бы тут вполне себе обошлись – я все равно растворялась в общей массе. Растерянная, разочарованная и расстроенная, я стояла на опустевшей сцене, не зная, куда мне теперь податься.
В голове невольно всплыли стихотворные строки: «В лодке качаюсь – с кем, неприкаянный, сходен? С чайкой в волнах – как и она, одинок» [40].
Однако я не настолько пала духом, чтобы не знать, что делать дальше.
«Прощай, мой монастырь», – произнесла я про себя.
Затем я развернулась и, таща за собой по утрамбованной дорожке чемодан, словно путешественник, побрела по направлению к центру.
Да, я чувствовала себя монахиней, а ту столовую, которая вот-вот должна была исчезнуть, я воспринимала как монастырь, в котором проходила свой первый урок послушания. И хотя полученные здесь уроки не имели никакого отношения к религии, они показали мне пути, благодаря которым можно стать человеком. В душе я была очень признательна за эти уроки жизни, которым меня не научили мои мама-директор и папа-мэр.
Вдруг я услышала мяуканье.
Наш общий с сестрами Малыш уже совсем вырос и достигал чуть ли не полуметра в длину, питался он в столовой хорошо и рос быстро. Ли Цзюань помогла мне пристроить его в заплечной корзине, из которой торчала лишь его голова. Наверняка он беспокоился, ведь только что знакомые ему люди уехали на каком-то грузовике, с ним осталась только я, да и то моего лица он не видел.
Я переместила корзину перед собой и, поглаживая Малыша, принялась успокаивать: «Не бойся, ведь у тебя есть я».
Он снова мяукнул, словно понял меня.
Это был единственный друг, который сопровождал меня со стройплощадки, и я решила, что мы навсегда останемся вместе и я никогда его не брошу.
Закатное солнце в тот вечер напоминало пламя; оно нависло над городом, словно огромное колесо. Очертания уже завершенных и еще недостроенных высоток лучились ярким оранжевым светом. То и дело на меня накатывали волны морского бриза, отчего воздух казался влажным и соленым. Первое, что мне надлежало сделать, – найти в городе жилье.
По пути я размышляла о людях и об их жизненных путях. Я делала это невольно: то была естественная реакция ума, который не мог сидеть без дела, при этом ему было без разницы, о чем именно думать – о серьезных вещах или о бесполезных вещах, типа что появилось раньше – курица или яйцо.
Мне кажется, у подавляющего большинства людей изначально нет в жизни какого-то определенного направления. Зачастую это направление постепенно вырисовывается уже в процессе жизни. Однако отдельные личности еще в юности знают, какой жизненный путь ожидает их впереди. К примеру, престолонаследник прекрасно знает, что наследует трон; в древности, когда в стране процветала система государственных экзаменов, ученые мужи задавались целью выдержать экзамен, чтобы стать чиновником, – под этим подразумевалось самосовершенствование, налаживание отношений в семье, а также наведение порядка и спокойствия в стране. Целью представлялся собственно экзамен, если же человек его проваливал, то он не мог стать чиновником, соответственно, самосовершенствование, налаживание отношений в семье, а также наведение порядка и спокойствия в стране превращалось в пустую болтовню. Другой пример – Чжоу Эньлай [41], который еще в юности написал дерзновенное, ободряющее стихотворение; свою цель он видел в том, чтобы подключить все науки разом, чтоб спасти от бедности