В квартире нашей стало темно и страшно, Маша все плачет. Но я креплюсь, ведь я теперь за старшую, пока Маша не в силах. А Глаша после смерти Васи поехала к родителям. Даже не представляю, как это – быть вдовой в 20 лет.
На одно уповаю: у Бога все живы, и разлука наша с Васей временная. Не убивайтесь и Вы, а то Васиной душе станет больно.
Утешительно было читать письмо о продвижении Ксени. С упованием смотрим на твое будущее, братик. На свадьбу, если на год не отсрочите, пожалуй, теперь не приедем, но шлем наши родственные, самые искренние пожелания счастья. Поклон Анастасии Никитичне. Целую и обнимаю вас всех, дорогие мои.
С любовью во Христе,
Преданная вам Варя».
* * *
На следующий день возмущенные рабочие Костромского завода кровельной продукции прислали в Бонячки депутацию: «Присоединяйтесь к нашей стачке!» Однако ни один работник мануфактур «Товарищества» не принял участие в забастовке: слишком уважали хозяина, Александра Ивановича. В городе Бонячки скорбь выражали служением панихид за погибших… и молитвами за расстрельщиков.
Глава 14
Актриса Илона
– Капитан Шевцов, задержитесь, – нетерпеливо бросил полковник Панин в спину выходящего с заседания штаба Валерия Валерьяновича.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – Шевцов застыл, обернувшись.
– Господин капитан, нижесказанное напрямую относится к чести нашего подразделения, оттого попрошу отнестись к обсуждаемому предмету крайне серьезно.
– Так точно.
– Правда ли, что вы содержите в вашем доме в Петербурге бывшую бродячую цыганку? Послушайте: мне нет дела до ваших вкусов и пристрастий, но ее пребывание в вашем доме компрометирует часть.
Лицо Шевцова вспыхнуло.
– Константин Назарович, не будь вы старшим по званию и давнишним боевым товарищем, я потребовал бы удовлетворения.
Полковник, тяжко вздохнув, потер наморщенный лоб. Он многое повидал на своем веку, поэтому был мудр и проницателен.
– Неужели все так серьезно, Шевцов? Вы женаты, но жена давно оставила вас, больше пяти лет назад, не так ли? Потребуйте развода через Синод – и вступайте в новый брак. Но оставить сей сюжет без последствий я не могу.
– Никак нет, господин полковник. Вы неверно истолковали: я не состою с означенной молодой особой в амурных отношениях. Она… в некотором роде удочерена моим отцом. Стало быть, названная сестра.
– В самом деле? Любопытный расклад. Однако она привлекательна, не так ли? И поет в опере?
– Не думал, что вы настолько информированы.
– Ваши обстоятельства встревожили меня, Валерий Валерьянович. Я был вынужден провести некоторое расследование. Так что, правду ли говорят, что молодица столь хороша?
– Позвольте поправить: барышня. Вот фотографический снимок. Судите сами.
Господин полковник принял фотокарточку и ощутил форменное удушье. Нежнейший взор девушки проник в самую глубину одинокой полковничьей души. Откашлявшись, он с сожалением вернул карточку Шевцову. Лучше б он ее и не видел.
* * *
Потирая застывшие ладони, молодой купчик 2-ой гильдии боязливо поджидал у дверей театра измученную Лию Валерьяновну.
Усталая артистка не слишком благоволила кавалеру: царственно позволив вручить ей укутанный букет оранжерейных розанов, она подозвала собственный экипаж и тут же исчезла.
Проезжая по мощеной булыжниками мостовой, молодая дама в задумчивости созерцала проплывающие мимо понурые питерские улицы.
Вернувшись в свою квартиру на Невском, она подозвала прислугу:
– Писем не было от Валерия Валерьяновича?
Ответ оказался неутешительным. Вот уже три месяца от него нет писем. Забыл? Ранен? Убит?
Лия Валерьяновна содрогнулась. Нет, нельзя так думать: тьфу-тьфу-тьфу. И еще – сохрани, Боже. Неясным образом в девушке уживалось церковное благочестие наравне с «православным язычеством». Где ты, Шевцов? Объявись.
Наступал последний предвоенный 1913-ый год.
Часть II
Не яростию твоею обличиши
Не прикасайтеся помазанным моим
и во пророцех моих не лукавнуйте.
Откуда источник греха, оттуда и бич наказания.
Якоже бо беху
во дни прежде
потопа,
ядуще и пиюще,
женяшеся и
посягающе,
до негоже дне
вниде Ное в ковчег,
и не уведеша,
дондеже прииде
воде и взят вся…
Глава 1
Предвоенная столица
Жандарм метался от грузчика к грузчику, требуя объяснить, куда исчез агитатор – должно, укрыли, шельмы! Портовые рабочие разве что не смеялись ему в лицо. Здесь, на причалах, была их территория – территория потных, смердящих, дрянно одетых, матерящихся злых мужиков. Старший бородач, сминая рукавицы, слегка стукнул по днищу одной из многочисленных бочек: сиди, мол, пока. Едва жандарм покинул отделение порта, рабочие выпустили революционера.
Борис Афанасьевич Емельянов – а это был он – едва ли боялся ареста: что могло случиться хуже зрелища окровавленных лиц – его постоянного ночного кошмара? Но отправиться в участок – значит, повредить делу. Решительно он закатал рукава, берясь за социал-революционную пропаганду, дерзая загладить неизгладимое. Не к Таинству покаяния привели его стопы, а спустили в подполье. Днями он проводил беседы, убеждал и переубеждал, сеял сомнения, раздавал выпуски агитационных брошюр, а ночами – анализировал публикации теоретиков, писал статьи, редактировал и корректировал. От недосыпа он уподобился физиономией сычу. Скуластое вытянутое лицо как-то просело; куда девался недавний холеный облик? Откровенно говоря, бурной деятельностью Емельянов тщетно пытался заглушить укоры совести. Его не смущало очевидное противоречие: ленские рабочие выступили с экономическими требованиями, а он, в своем стремлении стать святее папы римского, подался к политическим. Может, подпитывала подсознательная надежда, что, исполнив долг перед убитыми (как Емельянов его понимал), он заслужит покой и вновь обретет право почивать без страшных сновидений.
Его усилия не пропали даром, будучи посеяны в почву, удобренную нищетой, нездоровым бытом, невежеством и грубостью. Емельяновское красноречие не было ясно простым рабочим, но их пронимала до костей его подвижная мимика, энергичная, будто заряженная электричеством жестикуляция и восторженные интонации. Рабочие верили человеку из другого мира, когда-то вхожему в круги аристократии: уж он-то знает, как там «наверху». Там все прогнило, а стало быть, приближая революцию стачками и протестами, они просто готовятся взять свое, незаслуженно отобранное злокозненными помещиками и фабрикантами. Со всей силой данного ему красноречия, Емельянов рисовал перед грузчиками, рассыльными, слесарями и ямщиками утопические картины вселенского счастья. Счастья без ненавистной знати, ростовщиков и их вооруженных защитников – этим отказано было в праве на существование. Совсем. Под корень.
* * *
Валерия Леонидовна, под руку с престарелым генералом от инфантерии Георгием Рафаиловичем Ковалевским, проходила по бальным залам великолепной