В ОКХ, когда Цейцлер стал настаивать на прорыве армии из окружения, Гитлер воспользовался рапортом Паулюса о положении с горючим и спросил Цейцлера, сможет ли Паулюс вообще прорваться, при этом надеясь на отрицательный ответ! Гитлер уже принял другое решение: армия остается на месте и ждет деблокирования извне, для чего будет сформирован свежий танковый корпус СС в составе трех дивизий. Правда, при этом Гитлер не спросил ни себя, ни других, сколько сможет продержаться 6-я армия среди льда и снега, не имея достаточного снабжения!
Итак, перед Рождеством была отменена последняя отсрочка казни! За несколько дней до 25 декабря последовал ожидаемый разгром 8-й итальянской армии. (В ходе Среднедонской операции 16–30 декабря 1942 года войска Юго-Западного фронта продвинулись на 150–200 километров, уничтожили 5 итальянских дивизий и 3 бригады, разгромили 5 румынских и 1 германскую дивизии, нанесли поражение 4 пехотным и 2 танковым германским дивизиям и вышли в тыл группы армий «Дон». – Ред.) Советские войска перешли Дон и двинулись к югу. Нависла угроза нового, куда худшего, чем под Сталинградом, окружения остающейся на Кавказе группы армий «А». Манштейн попал в самое, по-видимому, неприятное положение в своей жизни. Он был вынужден отвести силы Гота, прежде всего 6-ю танковую дивизию, чтобы заткнуть образовавшуюся брешь хотя бы в глубине обороны. Мало того, ему пришлось потребовать от 6-й армии, чтобы она держалась, и не потому, что так «требует закон», а потому, что так диктует невозможная, гибельная, сложившаяся не по вине Паулюса или Манштейна обстановка.
Единственная альтернатива, остававшаяся у Паулюса и его начальника штаба, – это предпринять попытку самостоятельного прорыва без оглядки на общую ситуацию, то есть исходя только из положения самой 6-й армии. Даже такая операция, при учете обездвиженности большинства соединений и размеров котла (48 на 40 километров), требовала для своего проведения времени. По меньшей мере четырех-пяти дней! Более того, прорыв означал необходимость пожертвовать ранеными, больными, истощенными, большей частью орудий и автомобилей. Но эта операция, как прорыв плотины, смогла бы поднять моральный дух армии, боеспособность которой и воля к борьбе еще не были сломлены. Наверное, так поступил бы фельдмаршал фон Рейхенау. Паулюс и Шмидт рассудили по-другому: они привыкли подробно, до тонкостей, все рассчитывать и взвешивать. Кроме того, они хорошо понимали, что уверенный в них Манштейн не санкционировал бы такие рискованные действия, так как их успех был сомнительным, а кроме того, любые самостоятельные действия могли усугубить и без того катастрофическое положение на фронте группы армий «Дон».
Между тем в ОКХ были круги, видевшие в таких действиях спасение для армии Паулюса, и эти круги желали подать Паулюсу сигнал, не раскрывая при этом своих политических намерений, за которыми стояло не только спасение 6-й армии, но и ограничение безраздельной власти Гитлера. Во всяком случае, трудно иначе трактовать организованную другом Паулюса генералом Фельгибелем миссию ван Хоовена [134].
В сочельник 1942 года генерал Фельгибель, находившийся в это время в ставке Гитлера в Восточной Пруссии «Вольфешанце» («Волчье логово»), вызвал к себе командира полка связи ОКХ полковника Ганса Гюнтера ван Хоовена. Этого офицера Фельгибель хорошо знал еще тогда, когда тот был майором в штабе инспекции войск связи, а позже, во время войны, ценил его, как командира частей связи ХХХХ танкового корпуса, которым командовал генерал Штумме. Фельгибель спросил: знаком ли ван Хоовен с Паулюсом лично? Хоовен ответил отрицательно. На это Фельгибель сказал следующее: «Вы увидите человека чести и рыцаря в полном смысле этого слова, кроме того, вы познакомитесь с умным, способным и сердечным человеком, который всегда был в большей мере теоретиком, чем фронтовым солдатом. Он мой друг. Передайте ему мой привет и скажите, что я питаю безусловную надежду в скором времени приветствовать его лично. Я не буду ничего говорить вам о положении 6-й армии. Оно известно вам не хуже, чем мне».
Он полковника Гана, начальника штаба генерала Фельгибеля, ван Хоовен узнал, что он должен непосредственно передать всем частям связи 6-й армии приказ сформировать крупное объединение с целью подготовки к немедленному прорыву армии к югу или юго-западу. Полковник Ган недвусмысленно сказал Хоовену, что его миссия будет окончена, если армия не будет прорываться. В этом случае он должен улететь из котла. Этого последнего приказа полковник не выполнил.
24 декабря 1942 года – во всяком случае, такое впечатление сложилось у ван Хоовена – в главном командовании сухопутных сил все еще надеялись, что группа Гота сможет продвинуться дальше к южному фасу котла в направлении Воропонова. Видимо, Фельгибель еще не знал, что накануне в главное командование сухопутных сил поступило сообщение Манштейна об отводе 6-й танковой дивизии.
26 декабря 1942 года ван Хоовен прибыл в Новочеркасск, в штаб командования группой армий «Дон», где уже готовились к переезду в Таганрог. Свою миссию полковник объяснил так: он должен повлиять на Паулюса с тем, чтобы тот прорывался навстречу Готу, независимо от того, будет на это приказ свыше или нет. Конечно, Фельгибель не мог так откровенно сформулировать свое поручение!
В Новочеркасске ван Хоовен выяснил истинное положение. Гот был обездвижен и мог считать крупным везением, если бы ему удалось просто удержать занимаемые позиции. Ван Хоовен встретился с начальником штаба 17-й армии, генералом фон Грейфенбергом, который сухо заявил полковнику: «Помочь 6-й армии? Мы едва ли сможем помочь самим себе!»
Три дня спустя ван Хоовен стоял перед Паулюсом в подвале вокзала станции Гумрак. Полковник нарисовал неприкрашенную картину положения, передал привет от генерала Фельгибеля и полковника Гана и сказал, что он, ван Хоовен, пришел к выводу, что 6-я армия может спастись только одним способом – самостоятельным прорывом из окружения.
У ван Хоовена не было ощущения осознания Паулюсом того факта, что определенные круги заставляют его действовать во имя своих политических интересов. Политика была чужда Паулюсу, и тем более авантюрной казалась идея извлечь какую-то политическую выгоду из создавшегося в Сталинграде положения. Паулюс, скорее всего, ответил, что должен подчиняться приказам, ибо не знает общей обстановки на всем фронте. Пусть даже все так,