– Это камень любви? – переспросила Юлия.
– Камень любви, – ответил он.
– Почему?.. Зачем же вы дарите его мне? – спросила она. – Нет, не надо.
Григорий насупился и закурил папиросу. Он стоял, прислонившись к изразцовой печи, и смотрел себе под ноги на ковер.
За ставнями шумел ветер.
– Что вы так переменились? – удивилась Юлия.
– Думаю вот, – сумрачно проговорил Григорий. – Что-то я не понимаю Федора. За все это время он побывал у нас два раза, и то как-то мельком, мимоходом. Придет, помолчит и уйдет. Таким я его впервые вижу, – и посмотрел в лицо Юлии вопросительным взглядом. – Вы его встречали?
Юлия смутилась, опустив голову, отошла от стола и присела на подлокотник дивана.
– Я его встречала, – ответила она и вдруг спросила: – Вы помните, спрашивали у меня про рисунок неизвестного лейтенанта?
– Помню. А что?
– Этот лейтенант – Федор Митрофанович.
– Федор?! Вы знали Федора? Там еще, в Ленинграде?
– Нет, нет. Я ничего не знала.
И Юлия рассказала, как мартовской ночью 1943 года с группой комсомольцев, дежуривших на Невском, она возвращалась домой, шла и падала от изнеможения; у нее сосало под ложечкой, шумело в голове и перед глазами качалась земля и уплывала из-под ног; потом шла одна до Дворцового моста и натолкнулась на раненого лейтенанта флота…
– Он ли это был? – усомнился Григорий.
– Он, он…
– Странно. Очень странно! – покачал головой Григорий.
– Так вот получилось… Мне даже не верится, но это так. А что же вы хмуритесь? Устали, да? Так поздно… Пятый час. Когда же вы выспитесь? А все я виновата. Спокойной ночи, Григорий Митрофанович.
Мягкий, задумчивый взгляд Григория проводил Юлию до двери.
И долго еще в эту ночь он думал о Юлии, о Федоре, о любви и уснул, когда уже за окном забрезжил рассвет.
2
Самолет, с оглушительным гулом рассекая двумя пропеллерами воздух, покачиваясь, шел в сырую мглу, на север. Под ним чешуйчато-серебряной змеей извивался могучий Енисей, скованный толстыми льдами.
Григорий, в черном добротном полушубке под ремнем, в пыжиковой шапке и оленьих мокасинах, сидел на жесткой лавке подле окна на правом борту самолета и, пригибаясь, смотрел в квадратное окно на хмурое земное безлюдье. Все снег, и лед, и лес! И редко-редко где-нибудь у берега вьется дымок деревушки или заимки.
Напротив Григория на каком-то деревянном ящике придремывал Трофим Кузьмич Рябов, знаток тайги и верный проводник Григория во всех его экспедициях. Иногда, когда самолет вдруг резко падал вниз, Трофим Кузьмич вздрагивал, поднимал голову и, ворча себе под нос, ругал кого-то и опять дремал, пряча рыжую бороду в воротник бараньего дубленого полушубка. В его ногах лежал искристо-черный маньчжурский волкодав Муравьева.
Геологи Анна Нельская и Яков Ярморов занимали укромный уголок возле радиорубки. Анна – круглая, осанистая, вздернув крылатые брови над чуть выпуклыми карими глазами, говорила что-то Ярморову. Иногда она громко хохотала, открывая рот, полный золотых зубов. Анна – украинка. И разговаривала с той веселостью и бойкостью, с какой говорят украинцы. Ярморов слушал ее и молча улыбался.
– Глянь, это что? – спросила Анна, указывая в окно на что-то черное, дымящееся на середине Енисея.
Яков повернулся и, опираясь на плечо Анны, стал смотреть в окно. Кто-то из пассажиров громко сказал, что на реке, должно быть, горит самолет, потерпевший вчера здесь аварию.
– Да тут не было аварии, – возразил другой. – Это горит… Черт его знает, что горит! Солома не солома, а так что-то…
Яков рассмеялся и, склонившись к уху Анны, прошептал:
– Скорее бы на лыжи!.. Не люблю парить в воздухе, я не птица. А Григорий сердит что-то. Как ты думаешь, почему?
Анна взглянула на Григория и, улыбаясь, ответила:
– Що ночь зробит, то день покаже.
– Как это понимать? – спросил Ярморов.
– Или ты не розумиешь? – И золотые зубы Анны заблестели в чарующей улыбке. – А то видно всем, чего ты не видишь. Ржа съедает железо, а печаль – сердце. А причиною всему – она!
– Кто?
– Она! Та художница. Ты ж видел ее и говорил мне, що лучше ее нет никого, – и так посмотрела своими карими глазами в лицо Якова, что он отвернулся, достал книгу и углубился в чтение.
Григорий понял, что Анна с Яковом говорили о нем, говорили о его любви к Юлии. И ему стало неприятно. А тут еще сосед надоедает со своими расспросами: куда едут геологи? Зачем едут? Что будут искать в этом пустынном краю?
– Вы все-таки скажите, что будете искать в такой глухомани? – громко спрашивал Григория толстый человек в черной бекеше нараспашку.
Этот человек ехал куда-то на север по торговым делам. Его квадратное лицо с двойным подбородком, мешки под бесцветными водянистыми глазами и брезгливо сжатые губы были неприятны Григорию.
– Вот я вам скажу, – продолжал незнакомец, – я, например, еду как инспектор в отдаленные точки наших торговых глубинок. И будьте уверены, встряхну!.. А вы? Что вы тут найдете в этом нечеловеческом безлюдье, а?
Григорий насупился.
– Что найдем? – переспросил он. – Полосатую зебру найдем! И вам покажем, – и опять отвернулся к окну.
Незнакомец поморщился, отодвинулся от Григория и больше не возобновлял разговора.
Миновали Чолские пороги. Григорий узнал это место по крутым берегам и по дымящимся полыньям никогда не замерзающей здесь реки. И опять вспомнилась Юлия… Ее обледенелые чесанки, мокрые ноги и ее виноватая улыбка напроказившей девчонки. И все то, что произошло вчера, мучительно сдавило сердце.
Григорий хотел закурить, но, вспомнив, что в самолете курить нельзя, посмотрел на тонкий цинковый трос, протянутый вдоль фюзеляжа под потолком, и отвернулся к окну.
– Стрелка!.. Стрелка!.. – крикнул Ярморов. Самолет круто пошел вниз, резко выровнялся и, подобно орлу, стал выписывать круги над урочищем в слиянии двух рек, называемом Стрелкой.
3
…Вечер. Сизая дымка. Трофим Рябов на широких охотничьих лыжах идет впереди. За его спиной поблескивает вороненой сталью ружье. За Трофимом идут в ряд Анна, все так же громко разговаривающая и смеющаяся, и Яков Ярморов. Григорий скользит на лыжах позади всех. Движения его плавные, уверенные и сильные. Теперь все его помыслы направлены к одной цели с той упрямой, непреклонной силой, на пути которой нет преград. Найти железо!.. Железо!.. Железо!..
– В тайгу идем? – спросила Анна.
– Я думаю, – ответил Яков. – Только надо бы договориться с Григорием. Не будем