Затем черногорский митрополит прибыл на «Азию». Большой корабль Негошу понравился, особенно долго осматривал он пушки.
– Если бы такие вокруг нашей горы поставить, мы вообще могли бы и ружей в руки не брать! – сказал он Белли с нескрываемым уважением.
Затем митрополит и Белли убыли на берег. Там их уже встречали хлебом и солью. Десятитысячная толпа кричала: «Да здравствует Александр, царь наш белый!» и «До веки поживает наш Александр!»
Митрополит вышел перед народом:
– Мы стоим на краю гибели! Бездна под ногами нашими! Отечество в опасности! И одна стезя остается нам к свободе вместе с Россией: меч и храбрость ваша покажут вам ее!
Седые воины плакали от избытка чувств.
Катторская область вместе с Черногорией, будучи всегда преданы России, отделены от захваченной французами Далмации пока еще независимой Рагузинской республикой, и через Герцеговину они примыкают к Сербии. Занятие Катторо и Черной Горы давало Сенявину огромные выгоды. Имея отныне в Катторо безопасную гавань, держащую под контролем всю Адриатику, командующий российской Средиземноморской эскадрой одновременно получал двенадцатитысячный корпус опытнейших и преданнейших славянских воинов, а кроме этого переносил театр войны от Корфу к Далмации.
К третьему дню нескончаемое веселье несколько спало, и город понемногу начал возвращаться к нормальной жизни.
Тем временем в поддержку Белли был отправлен на транспортах Витебский мушкетерский полк с полевыми орудиями. А еще через сутки из Корфу с фрегатом прибыл и сам Сенявин, не утерпевший, чтобы собственными глазами не посмотреть на занятый Белли город.
Перед убытием с Корфу вице-адмирал проводил уходящий в Севастополь отряд транспортов, увозящих сибирских гренадеров, тогда же сердечно простился и с мудрым стариком Ласси. Оба они понимали всю абсурдность исполняемого ими приказа, но не исполнить его, увы, оба никак не могли…
Не давало покоя и письмо императора с повелением незамедлительного ухода всех сил из Средиземного моря. Весь переход до Катторо вице-адмирал пребывал по этой причине в весьма сумрачном настроении и ни разу так и не покинул своей каюты. Лишь вид торжественно встречавшего его города, заставил Сенявина позабыть на время обо всем плохом.
Командир отряда в парадном мундире встречал командующего прямо на причальной стенке. Рядом с ним митрополит Черной Горы Петр Негош, знатнейшие из горожан. Неподалеку переминался с ноги на ногу и австрийский губернатор еще не изгнанный, но уже никому не нужный. Отсалютовав, как и полагается по этикету, шпагой, Белли доложился о содеянном по всей форме. Сенявин сиял от радости. Обняв капитана 1-го ранга, он долго троекратно расцеловывался с пришедшими его встречать бокезцами. Особенно трогательной была встреча с отставным Марко Ивлечем, которого Сенявин прекрасно помнил еще по встречам в ставке Потемкина. С австрийцем приветствие ограничилось лишь кивком головы, да большего тот и не заслуживал. Представился командующему и агент российского министерства иностранных дел в Цетинье и Катторо коллежский советник Санковский
– Рассчитываю на вашу помощь и дружбу! – сказал дипломату вице-адмирал, крепко пожимая руку.
– Наше дело единое, а потому во мне, ваше превосходительство, вы всегда найдете самого верного помощника и единомышленника! – отвечал тот. Затем был молебен в честь русского командующего и торжественный обед. В городе снова начались гуляния, песни и танцы.
– Мы ждали вашего прихода много лет! – сказал Сенявину Марко Ивлеч. – Именно потому мы сегодня так веселы и счастливы!
Петр Негош при стечении тысяч и тысяч бокезских славян говорил прочувственные слова:
– Самые горячие пожелания наши исполнились! Русские братья пришли к нам в самый трудный час. Запомните сегодняшний день. Пусть он никогда не исчезнет из вашей памяти! А потому раньше, чем я освящу наши знамена, клянитесь все, что будете защищать их до последней капли крови!
– Клянемся прахом наших предков! – отвечали ему собравшиеся.
Митрополит Петр Негош был личностью поистине замечательной, соединяя в себе одновременно главу церковной и светской властей, умело и достойно управляя своим маленьким, но храбрым народом. Каждое свое выступление перед собратьями он неизменно заканчивал одними и теми же словами:
– Свобода превыше смерти!
– Превыше! – вторили, потрясая ружьями, усатые черногорцы.
Умный политик, Негош всю свою жизнь боролся с турками, никогда не доверял и Вене. Помощь и поддержку всегда искал лишь в великой и единоверной России, которая никогда и ни при каких обстоятельствах не предала Черную Гору.
Историки оставили нам описание характера и наружности этого поистине замечательного человека: «Петр Негош не малого роста, имеет стан стройный, лицо румяное, вид привлекательный, наружность важную и глаза, исполненные живости… Он один на свете архиерей, согласующий в себе достоинства, столь противоположные пастырскому жезлу. В церкви… он царь. В доме… генерал. Он с большей ловкостью повелевал перед фронтом на вахтпараде, нежели благословлял подходивших к нему офицеров. Он всегда окружает себя многочисленной свитою: витязи его или гвардия настоящие исполины… Петр Петрович говорит по-итальянски, по-французски и по-русски точно так же, как и на своем природном славянском языке, но по своей политике и сану полагает приличнейшим употреблять в публичных переговорах для первых двух переводчиков. Он чужд предрассудков и суеверия, любит просвещение, находит удовольствие беседовать с иностранцами, внимательно наблюдает ход политических происшествий в Европе, умеет пользоваться обстоятельствами и искусно ввертывается из трудных дел. Разговор его ясен и понятен. Ум его в беспрестанной деятельности. Черногорцы слепо ему повинуются, они боятся его взора и, исполняя приказание, говорят: „Тако Владыка заповеда!“»
Когда-то еще в правление императрицы Екатерины черногорский правитель Степан Малый был дружен с графом Алексеем Орловым, так и с адмиралом Спиридовым. Никого не удивляло, что митрополит имел чин российского полковника. Уже позднее Негош побывал в Петербурге, где был приветливо принят Екатериной Второй, а императором Павлом был удостоен ордена Святого Александра Невского, которого черногорцы всегда особо почитали как покровителя храбрецов.
…И русские и бокезцы, встав на колени, клялись в верности своим знаменам. Над побережьем далеко разносился звон колоколов, в воздухе пахло ладаном, митрополит Петр окрапливал склоненные знамена святою водой. На улицах Катторо уже вовсю распевали песни:
Сенявин, славный генерале!
Если ты твердо держишься русской веры,
Спеши как можно скорее:
Тебя желают бокезские сербы,
Желают тебя, как сыновья отца!
Откуда ни возьмись, тут же и король Бонапарт,
Но счастье повезло Сенявину.
Он занял прежде его Боку!
Свой своему и помощь, и слава!
Из воспоминаний очевидца: «В трое суток Дмитрий Николаевич, можно сказать, очаровал народ. Доступность, ласковость, удивительное снисхождение восхищали каждого. Дом его окружен был толпами людей. Черногорцы нарочно приходили с гор, чтобы удостоиться поцеловать полу его платья, прихожая всегда была полна ими, никому не запрещался вход… Адмирал, лично удостоверяясь