[18] Архиепископ Упсальский являлся главой шведской церкви и играл важную роль в государственных делах.
[19] Иван IV намекает, очевидно, на польского короля Сигизмунда II Августа (незадолго до этого умершего), шурина Юхана III.
[20] Герцог Магнус, брат датского короля Фридриха II, был провозглашен «королем Ливонии» и «голдовником» Ивана IV еще в 1570 г., но после военной неудачи под Ревелем он отказался от этого звания. В конце 1572 г. Иван IV воскресил этот план, пожаловал Магнуса городом Полчевом (Пылтсама) в качестве временной резиденции; некоторое время спустя он обвенчал его со своей племянницей Марией Владимировной.
[21] Речь идет о датском короле Фридрихе I, царствовавшем с 1524 по 1533 г.
[22] Христиерн – Христиан II, датский король с 1513 по 1524 г.; в 1520 г. захватил Стокгольм и учинил избиение шведской знати – «стокгольмскую кровавую баню»; событие это дало толчок к перевороту в Дании и национальному восстанию в Швеции.
[23] В Дании королем стал в 1524 г. Фридрих I (дед Фридриха II), но только в 1533 г. его сыну Христиану III удалось овладеть всей страной.
[24] Иван IV имеет в виду легенду о происхождении русских Рюриковичей (через легендарного Пруса) от Августа, впервые изложенную в «Послании о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы.
[25] Реформация в Швеции началась в 1527 г.; конфискация церковных земель была завершена к 1540 г.
[26] Иван IV, по-видимому, противопоставляет себя, царя «божьей милостью», Юхану, получившему власть от отца.
[27] Ягайло – великий князь литовский (с 1377 г.) и король польский (с 1385 г.); Кейстут – его дядя (младший брат Ольгерда). В литовско-русских летописях рассказывается, что у князя Ольгерда был любимец, холоп Войдило; Ягайло женил этого бывшего холопа на своей сестре княжне Марии; Кейстут убил Войдило; Ягайло, захватив Кейстута в плен, велел его удавить.
[28] Речь идет об участнике посольства Павла Абовского Тоне Ольсоне, который был отпущен в Швецию еще в декабре 1571 г., когда остальные послы еще оставались задержанными.
[29] Речь идет о войне 1555–1557 гг. между Густавом I Вазой и Иваном IV, одним из поводов к которой было требование Густава сноситься непосредственно с русским царем.
Послание в Кирилло-Белозерский монастырь (1573)
Послание царя и великого князя Иоанна Васильевича всея Руси в Кириллов монастырь игумену Козьме[1] с братиею во Христе
В пречестную обитель Успения пресвятой и пречистой Владычицы нашей Богородицы и нашего преподобного и богоносного отца Кирилла-чудотворца, священного Христова полка наставнику, проводнику и руководителю на пути в небесные селения, преподобному игумену Козьме с братиею во Христе царь и великий князь Иоанн Васильевич всея Руси челом бьет.
Увы мне, грешному! Горе мне, окаянному! Ох мне, скверному! Кто я такой, чтобы покушаться на такое величие? Молю вас, господа и отцы, ради Бога, откажитесь от этого замысла. Я и братом вашим называться не достоин, но считайте меня, по евангельскому завету, одним из ваших наемников[2]. И поэтому, припадая к вашим святым ногам, умоляю, ради Бога, откажитесь от этого замысла. Сказано ведь в Писании: «Свет инокам – ангелы, свет мирянам – иноки». Так подобает вам, нашим государям, нас, заблудившихся во тьме гордости и находящихся в смертной обители обманчивого тщеславия, чревоугодия и невоздержания, просвещать. А я, пес смердящий, кого могу учить, и чему наставлять, и чем просветить? Сам вечно в пьянстве, блуде, прелюбодеянии, скверне, убийствах, грабежах, хищениях и ненависти, во всяком злодействе, как говорит великий апостол Павел: «Ты уверен, что ты путеводитель слепым, свет для находящихся во тьме, наставник невеждам, учитель младенцам, имеющий в законе образец знания и истины: как же, уча другого, не учишь себя самого? Проповедуя не красть, крадешь? Говоря «не прелюбодействуй», прелюбодействуешь; гнушаясь идолов, святотатствуешь; хвалишься законом, а нарушением его досаждаешь Богу?»[3] И опять тот же великий апостол говорит: «Как, проповедуя другим, сам останусь недостойным?»[4]
Ради Бога, святые и преблаженные отцы, не принуждайте меня, грешного и скверного, плакаться вам о своих грехах среди лютых треволнений этого обманчивого и преходящего мира. Как могу я, нечистый и скверный и душегубец, быть учителем, да еще в столь многомятежное и жестокое время? Пусть лучше Господь Бог, ради ваших святых молитв, примет мое писание как покаяние. А если хотите, есть у вас дома учитель, великий светоч Кирилл, гроб которого всегда перед вами и от которого всегда просвещаетесь, и великие подвижники, ученики Кирилла, а ваши наставники и отцы по восприятию духовной жизни, вплоть до вас, и устав великого чудотворца Кирилла, по которому вы живете. Вот у вас учитель и наставник, у него учитесь, у него наставляйтесь, у него просвещайтесь, будьте тверды в его заветах, да и нас, убогих духом и бедных благодатию, просвещайте, а за дерзость простите, Бога ради.
Ибо вы помните, святые отцы, как некогда случилось мне прийти[5] в вашу пречестную обитель Пречистой Богородицы и чудотворца Кирилла и как совершилось по воле провидения, по милости Пречистой Богородицы и по молитвам чудотворца Кирилла, я обрел среди темных и мрачных мыслей небольшой просвет света Божия и повелел тогдашнему игумену Кириллу с некоторыми из вас, братия, тайно собраться в одной из келий, куда и сам я явился, уйдя от мирского мятежа и смятения и обратившись к вашей добродетели; был тогда с игуменом Иоасаф, архимандрит каменский, Сергий Колычев, ты, Никодим, ты, Антоний, а иных не упомню. И в долгой беседе я, грешный, открыл вам свое желание постричься в монахи и искушал, окаянный, вашу святость своими слабыми словами. Вы же мне описали суровую монашескую жизнь. И тогда я услышал об этой Божественной жизни, сразу же возрадовались мое скверное сердце с окаянной душою, ибо я нашел узду помощи Божьей для своего невоздержания и спасительное прибежище. С радостью я сообщил вам свое решение: если Бог даст мне постричься в благоприятное время и здоровым, совершу это не в каком-либо ином месте, а только в этой пречестной обители пречистой Богородицы, созданной чудотворцем Кириллом. И когда вы молились, я, окаянный, склонил свою скверную голову и припал к честным стопам тогдашнего игумена, вашего и моего, прося на то благословения. Он же возложил на меня руку и благословил меня на ту жизнь, о которой я упоминал, как и всякого человека, пришедшего постричься.
И кажется мне, окаянному, что наполовину я уже чернец; хоть и не совсем еще отказался от мирской суеты, но уже ношу на