Алексей 1911 года (мой отец).
Илья 1914 года до войны был паровозный машинист. Призван с начала войны в танкисты. По семейным преданиям погиб на Перекопе. В книге памяти солдат, погибших в ВОВ, по Крыму несколько иные сведения.
Александр 1925 года. Пилот-истребитель. Базировались в Архангельске. Нёс службу по охране конвоев. Говорил, что за всё время ни разу не выстрелил. Везёт же!
Дочки – Антонина и Мария – во время войны работали в Астрахани на плавучем рыбзаводе.
Естественно, что я больше всего знаю о своих родителях. Они воевали оба в 434 БАО (батальон авиационного обслуживания) в составе 5-й воздушной армии, второй Украинский фронт.
Их боевой путь: Крым – Кубань. Переформирование в Пензенской (?) области. Курская дуга – Харьков – Корсунь – Шевченково – Молдавия, Румыния – Яссы. Болгария – Югославия – Венгрия – Чехословакия – Австрия. Вена, здесь и встретили День Победы. Часть переводят в Городок, подо Львов. А затем в родную Керчь – аэродром Багерово. Демобилизация в декабре 1945-го. Это внешняя канва боевого пути.
…И ушёл на войну
…На начало войны отцу тридцать лет, возраст не первоочередного призыва. Работает начальником рыбцеха в Казантипе. Меня и мать отправляет в глубочайший тыл – село Ремонтное Ростовской области, на родину родителей матери. А сам…
Отец не знал, что делать, ближайшее начальство в райцентре Семь Колодезей, на нём груз ответственности за материальные ценности. «Одной икры триста бочек», – вспоминая, часто говорил он. А балыки, копчености из красной рыбы и куда всё это? Ведь в то суровое время, за всё приходилось расплачиваться если не жизнью, то свободой…
– Уничтожить, чтобы не досталось врагу, – повелел районный начальник, сидя в полуторке, забитой кроватями-шкафами, фикусами-сундуками и гардеробами, с торчащими из-за узлов головами домочадцев. Он направлялся в Керчь, надеясь перевезти себя и добро на Кубань.
Невесело шагалось отцу домой. Шёл он степной дорогой, отмахиваясь от въедливых в эту пору мух.
Как бы сложилась его судьба дальше – неведомо, но догоняет его полуторка, ЗИС, сержант, сидевший рядом с водителем, окликает:
– Мужик, не знаешь, где бы тут харчишками для воинской части разжиться?
– Какими? Рыба, икра подойдут?
Отцу дали расписку о взятии продуктов для нужд армии. Часть разобрали жители, остальное, что не влезло в кузов грузовичка, уничтожили, вывалили на песок, на берег моря.
– А ты сам – чего не в армии?
– Не призывают пока.
– Куда денешься, всё равно призовут, айда к нам.
Так отец познакомился с заготовителями продуктов для авиачасти.
На домашние сборы отцу дали пару минут. Заскочил в хату, что взять? Документы. Взгляд упал на семейное фото в углу зеркала. Мама, я и он. Вся солдатская ценность…
Отца зачислили на службу в этом же БАО, а так как он и действительную службу в городе Балте проходил в продовольственном подразделении, то всё сошлось. В звании сержанта, отступая и наступая, он закончил войну в Вене, кстати, вместе с мамой. Пять и шесть медалей на двоих.
Отдельный рассказ, каким образом мать и отец оказались в одной воинской части.
Авиационные подразделения почти всегда располагаются в глубине обороны. На Кубани, где был тогда фронт, в Армавире, жила родная сестра мамы, вот её-то, из Ремонтного (!) в те времена (!) она якобы и приехала навестить. К ней же пришёл и отец. Встретились, мама была принята на службу…
Но бабушка не верила этой легенде и всё время, уже после войны, корила дочку:
– Ото, некому воевать без неё, дытыну бросила, до мужика побигла на войну…
Я думаю, так и было – списались и встретились, и потом всё, что выпало в действующей армии.
Ни отца, ни мать серьёзно не ранили. Всех ран – отцу прострелили икру, а маму контузило под Будапештом, когда взрывной волной перевернуло машину, её выбросило на дорогу, остальным повезло меньше. Были и иные последствия. Грязи Евпатории и других курортов не помогли. Родители хотели иметь дочь. Память о рано умершей от смертельного тогда дифтерита – дочке Лине – не оставляла их, но не получилось…
А как ранило отца? Случилось это на Кубани. По его словам, где-то в районе станицы Гостагаевской он ездил по степным станицам, заготавливая продукты. Почему ему надо было вернуться в часть, не знаю, но в совершенно безлюдной, ровной степи он оказался один. И вот на него вышел немецкий самолёт. Укрытий никаких, бежать от самолёта бессмысленно.
– Капец Алёшке, – так уже после войны, рассказывал он сам о себе, о своих мыслях, когда бежал, увиливая сколько мог от пулемётных очередей, и лежал под обстрелом.
Конечно, не увильнул. Но ему несказанно повезло, пуля пробила икру, не задев кость, он рухнул на землю и, терпя боль, не обнаруживая, что живой, дожидался, пока улетит самолёт, а то ведь вернётся добить. Рана не из сложных, вылечился при полковом медсанбате.
Рассказывал мне уже взрослому:
– А не хотел с матерью расставаться, потом не найду, если эвакуируют в тыл…
Но зато имел право носить на рукаве жёлтую нашивку – лёгкое ранение.
Страшно не любил книжно-киношной лжи о войне. Считал, что после толстовской «Войны и мира» и «Тихого Дона» Шолохова о войне всё написано. Если мать вытаскивала в кино, ругался, придя домой:
– Обмоток с ботинками не хватало, а солдаты все в сапогах бегают!
Интересно, что бы он сказал после «Сталинграда» Бондарчука? Или опять же о Сталинграде, когда солдаты в Доме Павлова, где не было воды для питья, умываются и вытираются белыми полотенцами?
Медали свои называл цацками. Мама не смогла заставить его сходить в военкомат за документами на них, взяла сама, да и то не все. Сейчас они все у сына, их внука, в Киеве…
В школу на собрания ходила только она, отец даже учителей не знал. Мама, напротив, общалась со всеми учителями и не только моими, но и внуков. Посещала все мероприятия, выступала с воспоминаниями о войне перед учениками не только моей школы, но и других школ города. В общем, была маленькой общественной деятельницей.
Отец относился ко всему этому иронически. Сидел возле открытого по летнему времени балкона, качался в своём любимом кресле-качалке. Ванькой-встанькой называл он всю общественную суету мамы.
Ни в какие советы ветеранов отец не вступал