Без паники, милый, без паники,
Уж если терпеть суждено.
Ты замкнут в каюте, в «Титанике»,
Который ложится на дно.
…………..
Сквозь трещины, рвы, сквозь пробоины
Последним усильем рванись!
Не каждый выдержит заложенный в стихи зоринский беспокойный «спрос» к согражданам, его упреки в недоосмыслении нами сегодняшнего исторического времени. Я долго искала выражение для того, чтобы сформулировать тот императив, который со свойственным Зорину максимализмом он провозглашает в стихах, обращаясь на самом деле к людям, к России. Чего он хочет от нас? Как поименовать этот порыв, предотвращающий гибель, эту силу, которую, по убеждению поэта, должен извлечь из себя народ для того, чтобы у него состоялось будущее? И нашла: ВОЛЯ к БЫТИЮ! «Воля к бытию народа и отдельного человека», то есть действенное, последовательное, ответственное присутствие во времени и пространстве.
Примечание:
Ольга Постникова (1943) – поэт, прозаик, член Союза писателей Москвы. Стихи и проза опубликованы в антологии «Строфы века», журналах «Грани», «Дружба народов», «Знамя», «Континент», «Новый мир», «Плавучий мост». Поэтические книги автора – «Високосный год» (Советский писатель, 1984), «Ferrum» (Глагол, 1998), «Понтийская соль» (Время, 2014), роман «Радуйся!» издан в 2010. Постникова удостоена литературной премии Фонда Альфреда Топфера, Германия (1994). «Роман на два голоса» (2001) был номинирован на «Русского Букера».
Эмиль Сокольский
Крылья в чемодане
Эд Побужанский. – Между слов». —М.: Образ, 2018.
«Не поэт я – / Между слов / Пробел» – так заканчивается первое стихотворение сборника. Замечательный образ! Понятно, что поэзия – это слова, это способ соединения, существования слов, – вместе с паузами для вдоха и выдоха, с присутствием бессловесного в стихотворении; но вместе с тем поэзия – не только в словах, но и в том, что рядом со словами, выше слов, важнее слов; она – тот самый «пробел», который даёт строке дыхание, наполняет её воздухом; благодаря «пробелам» каждое слово сохраняет своё Имя, а не теряет его, как случается сегодня со многими и многими традиционно написанными стихотворениями, из которых изымаются пунктуация и заглавные буквы. Побужанский не играет в поэта и не ориентируется на других, стараясь подладить шаг в общем строю; он и пишет-то немного («И что мне издать к юбилею? / Двухтомник? Трёхтомник? / Тетрадь»). Стихи у него – короткие, внятные, естественные, как простая человеческая речь, – речь, обращённая к собеседнику, которого автор видит, чувствует и не заговаривает, рискуя рассеять его внимание. Каждое стихотворение Эда Побужанского – по сути реплика, одно предложение, лаконично выраженная мысль, не призывающая читателя её разгадывать, развивать, додумывать. Но, однако, в немногих строках (в среднем – в шести-двенадцати) умещаются и вступление, и развитие темы, и кода (часто кажется, что они, эти стихи, и задуманы ради концовки).
Ни строчки не выбросить, ни слова! Автор предельно лаконичен: он понимает, что о своём житье-бытье не стоит самозабвенно разглагольствовать, не обязательно всех посвящать в подробности своего внутреннего мира; куда лучше выразиться иносказательно или попросту передать свои ощущения, не называя их источник, но лишь намекая на него:
А мне тебя вернуть —
Что лампочку ввернуть!
Думал, дурак, я так…
Но где-то замкнул контакт.
Вот и всё стихотворение. А зачем детали? Всё сказано – образно и с самоиронией, которой, кстати, автор очень даже не чужд (и в её оправе так неожиданно тепло звучат, например, такие ноты: «Не злись, дорогая, не надо!
/ Нет правды / В удушливой злости»). Например, в стихотворении о визите к доктору он, говоря о том, что успел «сродниться» с больничной кушеткой, словно та – часть его жилья, уточняет: «А впрочем, / я дома бываю так редко, / Что впору в квартире / музей открывать». Или вот – остроумная картинка с философским названием «Жизнь», будто художественное дополнение к известному афоризму Джерома Клапки Джерома «Мы пьём за здоровье друг друга и портим собственное здоровье»:
Два литра сока в тетрапаке
И «Русской» ровно по чуть-чуть…
Мы под орехом в дендропарке
Пытались жизнь в себя вдохнуть.
Точнее, влить. На три стакана
Делили тосты (чай, не квас),
Но жизнь упорно вытекала
Струёй нетрезвою из нас.
Впрочем, юмор и самоирония у Побужанского если не всегда идут рука об руку с печалью, то – переходят другу в друга, либо плавно, либо с эмоциональными толчками; это особенно касается темы хрупкости и скоротечности нашей жизни. Вот он «замахивается» вроде бы на ещё отдалённый от него возраст стариков, которым Бог выдаёт цветные карандаши – раскрашивать «контурные карты» поблёкшей памяти (причём не стачивается только чёрный карандаш – «нетронутый, / острый, как факт»). И вдруг видит в этой ситуации своё будущее, попутно понимая ценность как простых добрых отношений, так и крепкой дружбы: «Друзей / Не должно быть много: / От четырёх до шести – / Чтоб от порога до Бога / Гроб / На руках пронести».
Вообще, удивительно, сколь человек бывает искренен и трогателен в своих стихах – при том, что в повседневной жизни он способен обнаруживать далеко не покладистый характер. Хотя что тут удивительного: если относиться к литературе и искусству серьёзно – душу свою за словами, за нотами, за красками не спрятать, как не утаить её и от своего домашнего питомца:
Бывает, я скулю ночами,
А ты не смей мне подвывать!
И помни, я вожак-начальник:
Тебе подстилка, мне – кровать…
Но ты ко мне бежишь беспечно
И щёки лижешь до утра:
«Не плачь,
Начальник мой сердечный,
Мой беспокойный подопечный,
Мой бог собачий…
Мой дурак…»
В стихах у Побужанского, человека «сетевого» (каковы почти все мы), охотно приживаются сегодняшние интернет-словечки: вай-фай, френд, лайк, джимейл; Фейсбук для него – подпитка, омолаживающее средство («Мы близко так сидим – / На расстоянье клика. / И не видать седин / В квадрате юзерпика…»); у него даже есть посвящение веб-ссылке: «Мёртвая ссылка – / словно ключ / от двери / в доме, / который снесли». Вместе с тем автор, известный своей