Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2019 - Коллектив авторов. Страница 22

покуда хватятся

можно побыть

бабочкой или

полынью

или

(Поэма)

Поэт, прозаик. Родился в 1971 г. в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. Поэтическую известность снискал сборниками «Щелчок» (2001) и «Желудь» (2007). После этого были романы «Книга Синана» (2005) и «Цунами» (2008), «Музей имени Данте» (2013), органично выросшие из его сюжетных поэм, а также книги путевых очерков. Новая книга стихотворений «Саметь» вышла в 2017 году, роман «Красная планета» в 2019. В настоящее время работает над документальной книгой «Батюшков не болен».

Исходивший многие дороги света, Глеб Шульпяков написал на этот раз, пожалуй, самый таинственный из текстов, с обманчиво-географическим, «травелогическим» названием – «Китай» – и с не менее лукавым жанровым обозначением: «поэма». На самом деле это не о географии, хотя и травелог своего рода. Это хроника странствия по внутренним дорогам. Возможно, эти дороги сновидческие, но сновидения тут того свойства, что умеют сопровождать человека и наяву тоже; по изнанке «дневного», «явного» сознания. Дневник путешестия по скрытым и рвущимся, ускользающим и непредсказуемым траекториям. «Китай» – имя непостижимого другого. Того, чего нельзя назвать прямо; что отказывается отражаться в зеркалах; и тем не менее угадывается в каждом из них. Отсюда один из настойчивых мотивов поэмы: отражения и (ускользающего) подлинника; настоящего и подделки; копии и оригинала: «Не думай, что рисующий с натуры копирует оригинал, ведь у того, что мы видим, тоже есть прообраз». И сопутствующий ему, не менее настойчивый мотив непостижимости и недостижимости желаемого. Кажется, этот мотив тут и главный. Да, чуть не забыла сказать: поэма-то о любви. И о вечной, принципиальной её спутнице – невозможности. И с этим связан ещё один мотив: мерцающих друг сквозь друга, друг для друга неуловимых вечных двойников – мужского и женского начала. «Я хочу смотреть на мир глазами Гудалак, – твердит про себя герой, – мне нужны мысли Гудалак». И чем упорнее твердит, тем яснее становится, что этим видением обладать невозможно. То, у чего есть собственные глаза, – именно поэтому в руки и не даётся. «Когда придворные указали художнику, что у дракона, которого он нарисовал, отсутствуют зрачки, он долго отказывался исправить работу, а когда согласился и закончил, утром на дворцовой стене дракона уже не было.» По имени «Гудалак» её, ускользающую, тоже не окликнуть: это ненастоящее имя. Это имя-заместитель, род эвфемизма: искажённое на китайский лад английское Good luck, удача. Удача, принимающая разные облики вплоть до банального кота-амулета, который машет лапкой. «Гудалак, миста! – зазывают продавцы покупателей. – На удачу господину!» Мерцающий на границе яви и сна, поэтического и прозаического, по формальной организации ближе даже к прозе (с микросюжетами во фрагментах), а по образной пластике – к сновидению, «Китай» можно назвать «поэмой» примерно в том же смысле, что и два других, знаменитых прозаических текста, отнесённых своими создателями к тому же жанру: «Мёртвые души» и «Москва – Петушки». Кстати, оба – травелоги, и оба – по внутренним и практически непостижимым пространствам. Ольга Балла

I