Колышется пшеница.
И надпись в небе поутру
В огне Десницы:
«О Русь моя, Отчизна,
С тобой я до конца.
На поминальной тризне
Не требую венца».
ДРЕВНИЙ ГОРОД
И начаша мнози гласы ратных труб трубити,
и варганы тепут, и стязи ревут неволчены.
О городе древнем, о городе славном
Былину спою я, и не одну…
Как мы отразили врага Тамерлана,
Как мы спасали родную страну.
I песнь
Давно это было – лихие столетья.
Двенадцатый век… И полынь расцвела…
И бились князья. Распускались соцветья
Из крови славян и родного села.
«О друзи славяне! Грустны ваши лица!
Давайте ж о князе, дружине споем».
Сакма половецкая – черная плата.
Тропа безызвестная – гибели дом.
И Дикое поле стонало с заката,
И черная туча шла без конца…
Срываются гусли: «Идите за брата!
Воспряньте, славяне! Вы – из Ельца!»
* * *
Поганые сакмы изношены… Ветром
Колышется в поле седая ковыль.
Сгущаются тучи… И снова с рассветом
На Русь надвигаются орды и пыль.
Батыева рать словно ворон проклятый.
Кощеево логово – золота бог.
Ему воздвигали шатры и палаты,
Доспехи и кости слагали у ног.
Живые могли позавидовать мертвым.
Так спой же, гусляр, спой в последний хоть раз.
Изношен кафтан, сапоги наши стерты.
Батый же, Ахмат совершают намаз.
«О, друзи мои, попомните Бога —
Крест тяжкий нести – земной наш удел.
Руины и пепел кругом, это правда,
А правда и в том, что есть чистотел.
Излечим же раны. Свобода дороже —
Ослепшие птицы гнездо не совьют.
Цветок хелидонии с верой поможет,
И новый, о друзи, найдем мы приют».
«Гусляр, твоя песня, увы, не годится.
Мы – воины князя, и все мы умрем.
С молитвой готовы с Мамаем мы биться,
И новый готовы мы выстроить дом».
Гусляр усмехнулся: добился он цели.
Елец оживет, словно Феникс, опять.
И вырастут снова стройные ели,
И снова уйдут они воевать.
* * *
Тринадцатый век… И черная плаха.
Курганом уложены русских тела.
Столетье минуло… В крови вся рубаха,
В руках Тамерлана горит все дотла.
«Погибли мы, княже, погибли навечно.
Мы бились отважно, вздохнуть нам нельзя.
И женщины стонут, и дети, и старцы,
И стонет, рыдает родная земля».
Схватилися струны, живые вещали:
«Изыдет от нас тогда Сатана,
Коль вы с иконой святой, что в подвале,
Ход крестный свершите с утра».
Задумался князь. Богородицы образ
Старинный давно никто не видал…
Икону нашли… И Великий был Полоз —
Ушел из Ельца навсегда Тамерлан.
* * *
Ковыль, чистотел, запах пота и кожи.
Пятнадцатый век… Снова холод и мор.
И Елец – город крепости Божьей,
Страж на юге опять уходит в дозор.
Кочевые дороги – шляхта хлынула в гости.
Мыслью темной сверкают глаза.
Они пьют и едят, и играют всё в кости…
Сизо-красной утром стала Сосна.
«Погубили мы князя» – и довольная этим
Шляхта скачет домой, допивая вино.
Но ошиблись они – на крыльце на рассвете
Скомороха нашли; на рубахе пятно.
«Отомстите за братца и постойте за веру», —
Гусляру сегодня не хочется петь.
Князю нашему выдали золота меру,
Струны гуслей ласкает ржавая медь.
* * *
И столетье минуло… Сизо-красное утро,
Сизо-красная утром бывает Сосна.
Бьются русские с медью почти поминутно,
И в пожаре рассвета глядят купола.
Запах гари литовской. Так исчерчены тропы,
Что, наверно, дороги другой не сыскать.
Стали черными снова небесные своды;
И на Русь высылает Гирей свою рать…
Ходят люди, как тени, и колышутся ветром,
И едят одну полынь-лебеду.
Черной стаей кружит воронье, и с рассветом
Кличут новую в гости и с поля беду.
«Сядем, брате, на борзи свои кони буйны,
Испием, брате, шеломом воды до дна.
Утекли мы душою и телом». И струны
Забрала с медью пьяной седая Сосна…
Так столетья минули, канули в Лету.
Гусляра давно вам уже не сыскать.
И былиной старинной гуляет по свету
Скоморох, его князь и великая рать.
II песнь
Бей в набат – сзывай народ.
Тридцать третий идет пехотный полк.
Елец шагает у всех впереди.
Мценск и Лейпциг. Медаль на груди.
Девятнадцатый век… Играет сурна.
Смоленск и Островны – одна кутерьма.
«Сефирсесляр» – ничего не понять.
Тридцать третий идет опять воевать.
Солдат иль драгун, терпи, не робей.
Бей, барабанщик, яростней бей.
Французы бегут, а за ними сурьма.
Скажите, солдаты: «Вы – из Ельца?»
Флеши стоят в кромешной ночи.
В нашем полку есть трубачи.
«Здравия желаем, генерал-лейтенант».
«Кем же ты будешь?» – «Я музыкант».
«Будем сражаться?» – «Извольте, готов.
Вступал я в атаку с десятка шагов».
«А сколько тебе?» – «Пятнадцать почти».
Снова с рассветом полк впереди.
Стонет земля от разрыва гранат.
Где ты, мальчишка, где музыкант?
В братской могиле с Раевским лежит.
Грудь закрывает труба, словно щит.
Синие глазки, цветы-васильки.
От жизни недолгой одни угольки.
Картечи и сабли, штыки, барабан —
Всё то растаяло, словно туман.