Ночами, в холод, Виктора согревали молитвы и радость, что крест с ладанкой не отобрали, побрезговали.
Их вывели из ямы под утро, после того как прозвучал призыв на молитву и правоверные совершили намаз.
– Мы уходим, – сказал один из чеченцев. – Вас в расход.
– Почему не отпустите? Что мы вам сделали? Работали днем и ночью! У нас семья, дети! – вскричал Виктор.
Он посмотрел на товарищей. С длинными бородами и отросшими волосами они и сами напоминали боевиков. У Семена дома осталась больная мать, у Тимофея – четверо детей.
– Пришли на нашу землю – сами виноваты, – объяснил чеченец, обмотанный патронташем.
Их вывезли на уазике за село, и в белом тумане, повисшем как пена на кружке пива, раздались короткие выстрелы. Жалости в диких ущельях нет. Перед смертью Виктор взывал к Христу, а затем почувствовал, словно на него сыпется горячий уголь, погребающий его под собой. Очнулся он на мерзлой земле и понял, что наступил вечер, накрыл его тучным небом, а рядом лежат два мертвеца. Виктору пришла в голову мысль, что смерть вот-вот завершит свой обряд. Но тощая старуха с косой прошла мимо. Где война, там всегда хороший улов – у нее оказались более важные дела.
Виктор полз по горной дороге и то терял сознание, то приходил в себя и снова полз, стирая ладони в кровь. «Ни у кого из нас не будет могилы, – думал он. – Мертвые тела Семена и Тимофея растерзают звери, а моя участь еще под вопросом».
В какой-то момент он оказался на краю оврага и скатился кубарем вниз. В долине раздавался волчий вой. Достаться волку – небольшая радость. Это подталкивало раненого человека передвигаться на четвереньках, превозмогая боль и усталость. По приблизительным расчетам, Виктор прополз несколько километров и забылся. Он очнулся от того, что кто-то бил его по щекам.
Незнакомый и непонятный говор проник в сознание. Чужой язык не прочитаешь по губам. Мужик средних лет восседал на арбе, в которую был запряжен неказистый конь, а две грузные женщины в халатах, калошах и тулупах крутились возле Виктора и верещали, как белки.
Главное, что успел усвоить Виктор, – на чеченской земле важно, чтобы не решили, что ты здесь чужой. Поэтому ни на какие речи он не отвечал, мотал головой, мычал и закрывал глаза. Местные не прошли мимо, приняли горемыку за своего. Куртка на нем была военная, такие куртки в Чечне у каждого есть.
Несколько недель Виктор лежал в чужой времянке. Семья чеченцев оказалась простой, небогатой. Они совершенно не знали, что делать с незнакомцем, который не может говорить. Глава семьи вызвал сельского лекаря. Тот поцокал языком, но пули не вытащил, только раны перевязал.
Женщины приносили Виктору бульон и домашний сыр. Из Грозного привезли другого врача. Тот в полевых условиях сделал Виктору операцию.
С каждым днем здоровье раненого восстанавливалось, и, как только потеплело, он решил незаметно покинуть гостеприимный приют. Тем более что хозяин начал приводить к постели больного односельчан и рассуждать, кто его гость и как найти родных.
Уйти удалось в мае, когда чеченская семья отправилась в город, оставив заботы по дому на старших детей. Детям бородатый незнакомец был неинтересен.
Виктор брел, думая о том, как выйти к русским. Пугало, что опять могут продать в рабство или обвинить в шпионаже. Но узнай чеченцы, кто он на самом деле, тоже бы убили. Доля наемника неприглядна.
Впереди показался русский блокпост. Солдаты наставили автоматы на бородатого мужика, обругали матом и едва не пристрелили. Виктор долго объяснял, кто он такой, получил несколько раз прикладом в бок и до выяснения обстоятельств отправился в тюрьму, откуда его, как ни странно, вызволил знакомый из Ставрополя. Знакомый занимал высокую должность, поэтому Виктора предупредили, что о чеченских приключениях он должен молчать, и обещали сохранить жизнь.
В начале осени с одной из воинских частей Виктор должен был уйти из Чечни. Но колонна танков и бронетранспортеров попала под шквальный огонь. Это показалось Виктору особым цинизмом. Надеяться на встречу с семьей и опять предстать перед черным подолом смерти с мольбой о пощаде. Танк в середине колонны подбили, и Виктор поцеловал крест, радуясь, что находится в другой бронемашине. Но им тоже досталось. Раненых подобрали вертолеты.
В госпитале на территории Моздока, где лечили русских солдат, врачи сказали:
– Ты в любой момент умрешь.
– Почему? – удивился Виктор, лежа с перебинтованной правой рукой, которая словно отталкивала от себя пространство.
Он чувствовал себя неплохо, рвался скорей увидеть жену и дочку и не понимал беспокойства врачей.
– Помимо пуль, которые чудом не задели важные органы, в тебя попал крошечный осколок. Он находится у самого сердца. Его не достать. Правую руку опускать нельзя.
– Что?! А жить я как буду?! – Виктор не поверил своим ушам.
– Хочешь жить – тяни руку к небу, – посоветовали люди в белых халатах.
Смерть опять посмеялась над ним.
Вернувшись в Ставрополь, Виктор узнал, что жена и дочка были ранены при теракте в то же самое время, когда бородачи вели его на расстрел. Теперь он думал о том, что, сложись все иначе, они бы увиделись в другом мире. Жена плакала.
Спецслужбы запретили заикаться о плене и расстреле. Небольшая пенсия и в любой момент «переход на другие частоты» – это все, что заработал Виктор на чеченской войне.
Проводив его, мы с мамой задумались о том, что иногда все бывает совсем не так, как кажется.
Мама нашла работу в «Пружинке». Это был небольшой магазинчик, где продавались телефоны. Уборщицу там официально не оформляли. Все документы были на родственников начальника. Но мама была согласна мыть полы и так.
В «Пружинке» трудился менеджером молодой парень, который, вдохновившись идеей опубликовать мои дневники, дал объявление в интернете: «Мы ищем издателей» – и получил одно-единственное сообщение: «Заткнись, если хочешь жить!»
Заполнив несколько анкет, я устроилась в отдел мягких игрушек в магазине у Верхнего рынка. Я предлагала покупателям плюшевых мишек, ежей и крокодилов, конструкторы и машинки. Заворачивала их в подарочную бумагу и украшала цветными ленточками.
Моя напарница Фаина – крупная девица двадцати семи лет – родилась и выросла на ставропольском хуторе Осинка. Работы там не было, население хлебало горькую, кругом, куда ни посмотри, царила нищета. До того как попасть в магазин игрушек, Фаина снимала комнатку. Затем познакомилась с мужчиной-строителем и ушла к нему,