Иногда в магазин приходил Николя. Он помогал упаковывать игрушки и делал это намного аккуратней и красивей, чем я.
– У меня бывают приступы паники, несколько раз я хотел покончить с собой, – признался Николя.
– Если тебе нужна моя помощь, только скажи.
Он взял меня за руку.
– Я просто побуду рядом. Ладно?
– Ладно!
Покупатели покрутились и ушли, видимо надеясь, что в наших отношениях что-то прояснится. Я тоже этого ждала. Но Николя вздохнул и сообщил:
– Ты самый лучший друг. Я люблю тебя как сестру.
Меня это заявление огорчило, но я не подала виду. Ответила:
– Ты мой самый лучший друг. Можно сказать, что брат.
Продавцы из соседнего отдела извинились и попросили погадать на женихов. Я гадала им по руке, и все совпало.
В обеденный перерыв по просьбе Фаины я закрыла глаза и мысленно спросила, что делает ее парень. Увидела его сидящим и заполняющим бланки. Он был одет в сине-серую строительную одежду. Фаина тут же позвонила ему по телефону и спросила:
– Что ты делаешь?
Он:
– Целый день кирпичи клал. Очень устал. Сейчас сел заполнять бумаги. Нужно рабочие комбинезоны купить!
– А какого цвета на тебе одежда?
(Фаина ее никогда не видела.)
Он ответил:
– Сине-зеленого!
Цвет почему-то преломился.
Фаина полчаса отходила от того, что услышала. Я тоже, потому что не очень верю в свои способности.
Вечером напарница предупредила меня, что несколько дней не придет в магазин. Милиция обнаружила их жилище. Вещи с чердака выбросили. Она и ее парень будут искать угол, где ночевать.
Ежедневно до часа ночи я писала письма. В знаменитую «Новую газету», в Фонд Солженицына, одному из ведущих российских режиссеров и по другим адресам.
Режиссер когда-то знал семью моей матери. Мама дружила с его женой. Теперь он стал важной птицей и не отвечал выжившим под бомбами. Богатство и слава портят людей; в бедности дружба искренней.
– Мы общались. – Мама, лежа на разломанной спинке дивана, вспоминала молодость. – Он предлагал мне сниматься в картинах, но я отказалась. Наша семья была строгая, бытовало мнение, что актеры – свободные люди, среди них много интриг, флирта. Родители были против такой работы.
– Согласилась, и мы бы жили в Москве, – ответила я, заклеивая очередное письмо.
– Возможно, выбери я другую судьбу, у меня бы родился другой ребенок, а вовсе не ты.
– Мам, у меня есть надежда. Знаешь, никто не верит, а я верю. Булгаков скончался, так и не увидев своего главного труда напечатанным! Спасибо, его жена смогла сохранить рукописи. Я тоже храню дневники, которые боятся издавать и советуют сжечь, но я знаю, что придет время и они будут знамениты на весь мир.
– Ты неисправимый романтик, – сказала мама и зевнула.
Я укрыла ее одеялом и отправилась на кухню варить фасолевый суп с жареным луком. Это была наша еда на несколько дней.
Я решила, что утром с молитвой нужно отправить письма. Может быть, кто-то их прочитает…
Засыпая, я погрузилась в сон, сотканный для меня разбушевавшейся декабрьской метелью. Недоуменно я рассматривала женщину в платье с открытыми плечами. Ее волосы были уложены наверх и открывали длинную шею. Незнакомка счастливо улыбалась. Ее осанка была статной, а поступь – величественной. Кажется, женщина шла к чему-то, похожему издали на сцену театра…
Всматриваясь в ее лицо, я почувствовала, что являюсь всего лишь мыслью и витаю в воздухе, перемещаюсь в пространстве, а эта женщина – я. Аллах, как можно быть с обнаженными плечами и без платка? Что я вижу?! Я сделала глубокий вдох и поняла, что стою в свете софитов перед огромным залом.
– Что я здесь делаю? – тихонько спросила я.
Помощница, крутящаяся неподалеку, всплеснула руками:
– Как же! Сам король вручает вам Нобелевскую премию!
В этот момент я отчетливо поняла, что мои чеченские дневники изданы. Изданы! И сейчас я должна произнести речь. Открыв рот и удивляясь самой себе (английский я практически не знаю), я произнесла на чистом английском:
– Благодарю вас, дамы и господа! Эта книга была самой важной для меня, для всех, кто пережил страшные войны на моей родине. Для русских, чеченцев, ингушей и всех других национальностей! Это наша общая трагедия! И мне удалось рассказать об этом!
Николя позвонил мне за сутки двадцать шесть раз – я начала вести подсчеты.
Он сказал:
– Я хочу слышать твой голос!
Николя боялся этого мира и притягивал к себе его темную сторону. Я пыталась помочь ему справиться с приступами паники, советовала задерживать дыхание и представлять, что он находится на дне океана, под толщей воды, где его никто не потревожит. Но главным утешением для Николя оставались сигареты. Он курил в невероятном количестве.
Я начала замечать перемены в себе. Нарастало чувство раздражения и неприятия окружающих. Их реакции были слишком замедленны. Поскольку на войне опасность поджидала каждую секунду, я привыкла мыслить по-другому. Быстро. Стремительно.
В магазине игрушек меня раздражало радио с непристойными песенками, больше пригодными для панели, чем для образованных людей. Неумение окружающих осознать ценность и быстротечность жизни повергало в уныние.
Несколько раз я теряла сознание. Нет работы – нет еды, мы погибнем. «Как солдату, мне нужно держаться до последнего», – решила я.
Порой мне стало чудиться, что я слышу взрыв. Тот, который произошел годами ранее. Тогда я оглохла на трое суток. Волна из прошлого будто накрывала все вокруг. И с трудом различались голоса и мелодии пошлых песенок. Безумно хотелось тишины… Тишина! Это была недоступная радость. Радио гремело целый день, и приходилось перекрикивать его, общаясь с покупателями. Остальные продавцы любили шум, тонули в нем, чтобы забыть о своих проблемах, а мне было необходимо спокойствие. От громкой музыки холодели руки, начинала кружиться голова, немели губы. Я не понимала, почему это происходит со мной… Я вздрагивала, будто рядом разрывалась бомба.
Однажды, вздрогнув от разрывов снарядов, слышных только мне, я, упаковывая игрушки, сильно порезала руку.
В полдень наш магазин посещала Марина. Эта женщина жила тем, что готовила обеды на дому, а затем ходила по торговым точкам и предлагала тарелку еды за двадцать рублей. Таская на себе тяжелые бидоны и посуду, Марина сгорбилась и выглядела не по годам старой.
Моя мать напросилась к ней в помощницы, и Марина разрешила ей чистить картошку и делать салаты за порцию еды раз в день.
Из «Пружинки» маму прогнали при проверке документов, поскольку она не была