Этот дом – единственное в Москве место, где естественно может быть музей Рахманинова: в Кадашах и Толмачах он регулярно бывал, давал уроки, работал на Софийской набережной. За рубежом он получал очень высокие гонорары, но жил в арендованных квартирах и собственный дом, очень скромный, купил только за полгода (!) до смерти. Он не оставил своим наследникам ни дворцов, ни акций, ни бриллиантов: он зарабатывал деньги, чтобы помочь выжить советским людям в 1920-е годы, спасал от голодной смерти и знакомых, и незнакомых (я встречалась с одним из таких спасенных, чья семья умерла от голода, и сосед по лестничной клетке написал Рахманинову: «Спасите детей!»). Он помогал Красной армии, снарядил санитарный поезд, закупал рентгеновское оборудование для госпиталей. Только в одном архиве Рахманинова сохранились квитанции на посылки и переводы на сумму, эквивалентную 11 000 000 долларов США. Он отдал нам не только свое великое искусство, но свою душу, свой труд. Он до последнего смертного часа оставался Гражданином своей Родины, подав прошение об американском гражданстве лишь за две недели до смерти – ради спокойствия своей семьи.
Есть в мировых столицах и исторически сложившихся культурных центрах музеи Баха, Бетховена, Моцарта, Шопена, Листа, Вивальди и всех других великих композиторов… Только русские поскупились отдать дань тому, в чьей музыке генетически зашифрована национальная формула русского духа.
Кулинариум
Дорогие читатели журнала «Российский колокол»! Я, Наталья Якушина, рада представить вам новую рубрику «Кулинариум», где будут публиковаться рассказы, связанные с едой и кулинарным искусством. Это рубрика с историей. Началось все с литературно-кулинарного конкурса «Ода еде» журнала «Русский пионер», в котором я принимала участие. Конкурс выявил массу хороших рассказов, вкусных в любых смыслах. Затем мне предложили вести рубрику «Кулинариум» в журнале «Юность». Она очень нравилась покойному бывшему главному редактору «Юности» Валерию Дудареву, светлая ему память. И вот теперь рубрика перекочевала в «Российский колокол» благодаря Александру Гриценко и Интернациональному Союзу писателей. Надеюсь, ее ждет долгая и успешная судьба. И, вполне возможно, издадим сборник, составленный из таких рассказов. Это моя мечта.
В рубрике «Кулинариум» представляю прекрасных авторов: Оксану Горич (Костромину) из Братска, Ольгу Гуляеву из Красноярска и Тамару Пономаренко из Санкт-Петербурга. Наверняка всем захочется испечь черемуховый пирог, прочитав рассказ Оксаны Горич, которая знает толк и в готовке, и в писательском мастерстве. Ироничные рассказы Ольги заставят вас улыбнуться и предаться ностальгическим воспоминаниям. А рассказ Тамары Пономаренко расскажет о том, какое место в жизни занимает еда у тех, кто пережил блокаду.
Оксана Горич
Родилась в 1963 году в г. Зиме Иркутской области. Окончила биофак Иркутского госуниверситета, кандидат сельскохозяйственных наук, доцент, работает на лесопромышленном факультете Братского госуниверситета. Печаталась в иркутской областной газете «Культура», альманахе «Иркутское время», журнале «Сибирь» и в альманахах «Шклинда» (г. Братск). Живет в г. Братске.
Черемуховый пирог
Однажды мне приснился родной город, знакомая до каждой былинки улица, на которой когда-то жили мои бабушка и дедушка. Все было как всегда, все на месте – и аптека, где мы покупали гематоген, и стадион, где катались на коньках и лазали через дырки в заборе, и небольшие домишки вокруг, и даже черемуха в палисаднике… Только дома не было – совсем не было, словно и не существовал никогда. А черемуха стояла в белой пене цветов, и ее свежий листок отдавал знакомым горьковато-терпким запахом.
Бабушка с дедом жили в двухэтажном деревянном доме с высоким крыльцом. Он хранил спокойную тишину и обжитое тепло. В их небольшой квартире на первом этаже били часы и стояла тенистая прохлада, потому что в палисаднике росли раскидистые черемухи и яблони. Прорывавшийся иногда солнечный блик играл на полу причудливыми тенями. В кухне стояли буфет и большой стол, а в русской печи всегда томилось для нас что-нибудь вкусное: пшенная каша с поджаристой корочкой, клюквенный кисель, пельмени, пирожки или тонкие ажурные блины. Перед топкой дед точил нам бритвенным лезвием цветные карандаши. А на самой плите мы частенько пекли тонкие картофельные ломтики.
На черемуху, что росла перед широким кухонным окном, дед Миша зимой вешал птичью кормушку и прилаживал кусочки сала для синиц. На кормушке господствовали голуби, а верткие синички клевали сало, свешиваясь вниз головой, и грузных голубей совсем не боялись. Кусочек сала становился похожим на белого ежика. А птичий гомон не стихал с утра до позднего вечера.
Маленькие сибирские яблочки мы собирали для своих самострелов. После первых заморозков эти кислые яблочки становились таинственно-прозрачными, словно светились изнутри, и необыкновенно вкусными, так что мы не слезали с веток и заборов. В палисаднике мы строили штабы, играли в войну, гоняли по крышам сараев и стаек. В стайках жильцы дома держали немудреное хозяйство: чушек и курей или кроликов. В сараях хранили старую мебель, велосипеды, запас угля и дров, а под самым потолком висели березовые веники для бани. Поэтому в них пахло угольной пылью и сухими березовыми листьями, а лучи солнца, пробиваясь через щели, играли на танцующих пылинках. С крыш сараев можно было бесплатно посмотреть футбол на соседнем стадионе или спрятаться на время от взрослых, словно для важных дел.
Берега Оки и впадающей в нее Зимы утопают в тенистых, непроходимых зарослях черемухи. Когда черемуха цветет, воздух кажется пряным и тягучим, а вода реки немного горчит. Ягоды словно вбирают в себя яростное тепло короткого сибирского лета. Сначала они ярко-зеленые, потом буреют и, наконец, становятся черными и сладкими. Но урожай черемухи бывает не