– Сколько дней эти «эксперты» были в Чечне? Один? Два? Потом ужрались водки и свалили оттуда, – не сдержался Абрам Моисеевич и потряс перед хозяйкой пустой стопкой.
Надо сказать, что слова Тюки задели меня за живое; я три года проработала на Северном Кавказе журналистом, получила международную литературную премию имени Януша Корчака, однако в чужой избушке – свои погремушки. Отвести меня в организацию «Мемориал» или в другой правозащитный фонд Марфа Кондратьевна наотрез отказалась.
– Что это, тетя Полина? – отвлек меня от грустных мыслей Любомир, уставившись на румяную шарлотку, которую я достала из духовки.
Ульяна недоверчиво принюхивалась.
– Осторожно, может, это есть нельзя! – науськивал их Христофор.
– Это пирог с яблоками! Радуйтесь, что в доме есть человек, который готовит! – засмеялся Абрам Моисеевич.
– Мама никогда не давала нам такое! – признались Ульяна и Любомир.
– Обычно мы деремся за беляши! – вставил Христофор.
– Я заметила, – кивнула я.
Рахиль украдкой смахивала слезы. Ее трое детей остались с няней в Хайфе.
Лев Арнольдович наворачивал шарлотку с чаем и не переставал восторгаться:
– Четверть века назад последний раз едал я такой пирог и вкушал борщ! Восхитительно! Изумительно! Потрясающе вкусно! Полина на днях готовила борщ, а дети спросили ее: «Что это такое красненькое?». Как я смеялся! Они у меня и борща-то не видели. Не узнали его сразу!
– Мне нужно позвонить французскому послу по поводу международной конференции, – отчеканила Марфа Кондратьевна и, смерив гостей и мужа презрительным взглядом, ретировалась в кабинет.
– Тюка совсем не готовит. Как ты, Полина, успела заметить, вся еда в доме – это купленная жареная сдоба! Ближе к ночи, – сказал в спину хозяйке Абрам Моисеевич, опустошив тарелку.
– Действительно, несколько дней подряд были пирожки, но я думала, что она просто не успевает купить продукты, – сказала я.
– Привыкай! – отозвалась Рахиль.
Лев Арнольдович супругу не защищал, наоборот, кивал, что, дескать, да, худо жить без домашней еды. Разговор плавно перетек на детей и особенности психического развития.
– Аксинья родилась нормальной! – рассказал Лев Арнольдович. – Доченька понимала стихи, песенки пела, а затем с ней произошло нечто мистическое! Необъяснимое! Мы гуляли в лесу, она любовалась закатом. Не знаю, что она в нем увидела. Из ее груди вырвался нечеловеческий вопль! Я пытался успокоить малютку и не смог. Потом она стремительно набрала вес, стала агрессивной. Врачи спорят, шизофрения у нее или аутизм, но я верю, что она перешла в другую реальность. У каждого из нас – своя реальность…
– Приезжай в Израиль, – предложили ему Рахиль и Абрам Моисеевич. – Мы комнату выделим, будешь с детьми каждый день к морю ходить.
– Отличная идея! – обрадовался Лев Арнольдович.
– Лучше, чтобы мы уехали отсюда навсегда, – мечтательно сказал Христофор.
Еврейские родственники переглянулись.
– Навсегда не пустим, – открытым текстом заявила Рахиль. – Добро пожаловать на месяц!
– Если захочешь вместе с детьми прильнуть к ладоням Израиля, тебе надо пойти в посольство и сдаться по еврейской линии, – подмигнул Льву Арнольдовичу Абрам Моисеевич. – Докажешь, что в роду есть евреи, и шалом алейхем!
– Христофор бы в Израиле в армию пошел! – Лев Арнольдович задумался. – Пожалуй, схожу в посольство, укатим из чертового холода.
– Да! Папа, давай уедем! – поддержали отца Ульяна и Любомир.
Аксинья, сидя на кухне под иконостасом с кусочком шарлотки в руке, согласно замычала. Она ежедневно была бита домочадцами за непослушание, и я ночами молилась о том, чтобы к ней вернулся рассудок, хотя понимала, что, скорее всего, моя просьба обращена в пустоту.
Ближе к ночи я завела с Марфой Кондратьевной разговор о том, когда мне и матери можно будет въехать в новое жилье. Правозащитница уклонилась от прямых ответов.
– Полина, ты была на Красной площади? – спросила Рахиль, помогая мне собирать клочки от наволочки – коты с ней расправились и принялись за пододеяльник.
– Нет. Я с вокзала прямо сюда. Словно я не в Москве, а заперта в клетке на восьмом этаже: дом, лес, дети… и опять по кругу.
– Это неправильно, – покачал головой Абрам Моисеевич.
Марфа Кондратьевна мгновенно встряла в разговор:
– Ты что, Полина?! Очнись! Кто тебя обязан по историческим местам водить?! Твое дело – детей нянчить!
– Я оказываю вам круглосуточную помощь и заслуживаю уважительного отношения. И да, я хочу, чтобы мне показали Москву, – ответила я.
– Чего удумала! – возмутилась Марфа Кондратьевна. – Тебя сюда не за этим звали!
– Попробуем помочь, – тихонько пообещала мне Рахиль. – Возьмем завтра детей, скажем, что отведем их в кафе, заодно Красную площадь покажем.
– Вы видели Красную площадь? – спросил Абрам Моисеевич шустрого Христофора и молчаливую Глафиру, не проронившую за весь ужин ни слова.
Они отрицательно покачали головой. Младшие тем более никогда о ней не слышали.
– Как стыдно! – с укором сказала Рахиль. – Вы же москвичи.
– Времени нет, – оправдывался Лев Арнольдович, вытряхивая котов, запутавшихся и задыхавшихся в пододеяльнике. – Митинги, форумы, миротворческие дела, сами понимаете…
Оказавшись на Красной площади, я, как завороженная, не отводила глаз от собора с фигурными куполами. В народе прижилось его название – храм Василия Блаженного, в честь нищего и обездоленного юродивого, который обладал даром предвидения.
По площади сновали туристы, крутились продавцы сладостей. Дети Тюки с интересом смотрели по сторонам. Им оказались знакомы только вывеска «Макдоналдса», маячившего за фонтаном, и биотуалеты. Кабинки биотуалетов стояли недалеко от Мавзолея, вход был платный – десять рублей.
– И да узрел охламон, что сие есть круть несусветная, – произнесла я фразу из мультсериала «Магазинчик БО».
– Классная фраза! – поддержал меня Лев Арнольдович. – Ты ее обязательно запиши в дневник!
После осмотра достопримечательностей Рахиль пригласила нас в «Макдоналдс». Дети заказали по четыре гамбургера с котлетами, а я впервые попробовала рыбный сэндвич. Лев Арнольдович крутил головой и с удовольствием ел картофель фри, макая его в кетчуп.
– Когда еще окажемся в этих чудных местах! Наедаемся впрок! – командовал Христофор, и мы слушались маленького пирата, ели, пока угощают.
Вернувшись, мы застали Марфу Кондратьевну в нешуточном гневе. Зулай спряталась с глаз долой, а хозяйка потребовала ответа, на каком основании мы посетили центр Москвы.
– Не шуми, голубушка, прими валерьянку, – посоветовал ей Лев Арнольдович.
– Бросили дома Аксинью! А сами няньку взяли с собой! Как вы могли?! Няньку!
– Нянька – тоже человек, – возразила Рахиль. – Ты, кстати, Тюка, не забыла ей заплатить?
Марфа Кондратьевна топнула ногой и последний вопрос предпочла не услышать, проворно закрывшись в кабинете. Оттуда она выкрикнула:
– Где это видано?! Каждый день начали покупать детям фрукты! Супы им подавай! Так никаких денег не хватит!
– У нас в Израиле золотой песок, шустрые чайки и святые места… – сказала, поманив детей за собою в кухню, Рахиль.
– Кто