Позади – только тьма, впереди – только тьма.
Но зачем-то ты видишь, зачем-то ты зряч.
От вопроса «зачем?» ты и сходишь с ума.
Это тоже не выход.
Зато это вход.
А вернее, уход. Он возможен вполне.
Ты уходишь туда, где твой ум не поймет,
Как душа приобщается к Свету во тьме.
Пятый угол
В четырех стенах запрусь, чтоб отыскать
Сокровенный пятый угол.
Там становится заклятая тоска –
Самой верною подругой.
Той заветною печалью, что меня
Очищает понемногу.
Света белого в порыве не кляня,
Учит, как молиться Богу.
Как, скорбя, за то прощения просить,
Что лукавый вновь попутал.
Учит верить, что спасительную нить
Бог протянет в пятый угол.
Слезы
Если я и плачу снова,
Слезы эти видишь только Ты.
Людям ничего такого
Не заметно из-за суеты.
Сколько суеты на свете,
Господи! Я знаю наперед:
Если кто-то вдруг заметит,
Смысла этих слез не разберет.
Ты – поймешь, и Твоего лишь
Я прошу прощения за то,
Что который раз позволишь
Не считаться с общей суетой.
Здесь чему еще и верят,
Так сухой, бесслезной злобе дня.
Только Ты по крайней мере
И слезам поверишь, и в меня.
«Да, это только слова…»
Да, это только слова.
Всего лишь слова.
Так, сотрясение воздуха, звук пустой…
Разве не Сам Ты, Господи, мне даровал
Право – словами болеть как своей судьбой?
Впрочем, скорей не право – пожизненный долг.
Я исполняю: вынашиваю в себе
Столько отчаянных слов, что мой дух замолк,
Весь покорившись отчаянью как судьбе.
И немота его – вся от избытка слов.
И от избытка словам неподвластных чувств.
И, пораженный судьбою, мой дух готов
Логосу – как величайшему из искусств –
Самозабвенно служить.
Научи внимать,
Господи, Слову Единому Твоему,
Чтобы проникла в слова мои благодать.
Свято поверю, что Высшую Суть пойму.
Моя лира
Взыскующая лира не простит
Мне остановки, если я устану
Судьбу и душу растравлять, как рану,
Тревожа то и дело честь и стыд.
Еще не завершается судьба.
Душа вовек не знает завершенья –
К стыду ли, к чести ли…
И ей спасенья
И правды ищет лира, столь груба
И неискусна в пении своем:
Уже не до возвышенного слога.
У совести на службе, судит строго –
И не простит, пока мы с ней поем.
До самого до Страшного Суда.
И мой привычный долг – без остановки,
Ни на какие не идя уловки,
Терзать себя орудием труда.
Макс Неволошин
Родился в Самаре. Работал учителем средней школы. После защиты кандидатской диссертации по психологии занимался преподавательской и научно-исследовательской деятельностью в России, Новой Зеландии и Австралии. Автор двух сборников рассказов: «Шла шаша по соше» (2015) и «Срез» (2018). Первая книга вошла в лонг-лист премии «НОС». Финалист Open Eurasia and Central Asia Book Forum and Literature Festival – 2015. В 2017 и 2020 годах – первое место в Германском международном литературном конкурсе «Лучшая книга года». Рассказы опубликованы в изданиях России, Австралии, Новой Зеландии, США, Канады, Украины, Германии и Бельгии.
Часы из России
Рассказ
– Что тебе прислать, сынок? – Мамин голос в трубке снова звучал как чужой. Тихо, едва ли не грустно. Хотя речь шла о моем юбилее.
Сорок лет вроде бы. Говорю «вроде бы» не из кокетства. Я запретил себе думать о возрасте. Настолько успешно, что подолгу сомневаюсь, заполняя всякие анкеты. Любая цифра больше тридцати кажется мне подозрительной.
Зеркал я избегаю, бреюсь на ощупь. Близорукость – опять-таки плюс. А если мельком отразится чья-то унылая физиономия, так это мой старший брат. Я всегда хотел старшего брата.
– Здорово, – он всматривается, якобы давно не виделись, – как сам?
– Я-то хорошо. А вот ты?
– Да болею…
– Чем?
– Всем понемногу.
– Пить бросай. И жрать. И пластику сделай наконец. Щеки вон развесил, как сенбернар.
– Да пошел ты! – Он поворачивается спиной. Уходит.
И пусть катится. Не о таком брате я мечтал.
«Сынок» – не мамина лексика. Это она к пенсии расслабилась. Раньше не выносила телячьего сюсюканья.
«Болтать о чувствах легко, – говорила она, – настоящее проверяется делами. Только делами».
И она со мной натворила этих дел. Полжизни разгребаю.
– Часы, – неожиданно ответил я. – С механическим заводом. Здесь таких нет – все на батарейках. А там у вас, может, остались.
И сразу понял, откуда это. Родители подарили мне часы на окончание института. Я с ними работал в двух школах. А перед третьей – обронил, кажется, в Ялте. Правда, необходимость в них тогда отпала. Учитель чувствует время – плюс-минус три минуты, даже бывший. Хотя я думаю, что бывших учителей не существует. Как, например, бывших шпионов. В каком-то смысле учитель – тоже шпион. Иногда проснусь ночью и знаю, что на дисплее 3:33. Или 4:44. Смотреть тошно.
Горе дитю, зачатому в семье перфекционистов. Мой отец, интроверт, улучшал только себя. А мама – всех. Четверка по любому предмету считалась у нас дома недоразумением и тщательно анализировалась. Но и за пятерки меня не хвалили как за итог ожидаемый и безусловный.
«Выше требования к себе, – твердила мама, – запомни это. Выше требования к себе».
Вздыхая, она рассказывала о замечательных детишках сослуживцев и подруг. Леша – круглый отличник, идет на медаль. Таня – умница, абсолютный слух – поступает в консерваторию. Дима бегло читает по-английски, готовится стать военным переводчиком. Миша – чудесный хирург, звали в Италию – не поехал. Молодец, не бежит от трудностей. Захар –