— Мам… Почему папа… — она не договорила.
Я с нежностью коснулась ее щеки, стирая слезинку.
— Потому что люди иногда делают ужасные вещи. Даже те, кого мы любим.
— Я не хочу его видеть, — вспылила она.
— Хочешь пойти ко мне? — Я замерла, с трудом сглотнув ком, что образовался в горле. — Или отвезти тебя к бабушке?
— К тебе. — Катя доверчиво прижалась ко мне.
Я смотрела на наше отражение в зеркальной двери. Мы были такими похожими. И все же между нами разверзлась такая пропасть.
— Я приехала сюда из-за бабушки, — призналась она. — Она разговаривала по телефону с кем-то из своих подруг. Сказала, что мужчины имеют право на маленькие шалости.
Я тяжело вздохнула.
— Нет, дорогая. Не имеют. Любая измена — это предательство, как ни посмотри, но только нам самим решать, сможем ли мы с этим жить как и прежде. Но тебе об этом думать еще рано. Да и не надо.
— А ты правда была у гинеколога? — вдруг переменила она тему.
А я поняла, что не могу пока сказать про свою беременность. Не сейчас.
— Правда. Тебе не о чем переживать, я здорова.
Дверцы лифта разъехались. Когда мы вышли на улицу, Катя неожиданно крепко обняла меня и прижалась лицом к моему плечу.
— Прости, что верила папе… — прошептала она сдавленно.
Я прижала дочь крепче и неосознанно подняла взгляд на панорамные окна. Там, за одним из них, стоял Максим. Одинокий и проигравший. Наконец-то осознавший, что потерял.
Глава 12. Откровение
С тех пор как Катя снова стала спать в одной квартире со мной, прошло целых четырнадцать дней. Четырнадцать ночей, когда я спокойно засыпала, прислушиваясь к ровному дыханию дочери рядом, ведь нам приходилось делить один диван.
Мой квартирный вопрос пока не решился. Я откладывала деньги на первый взнос, но взять ипотеку по понятным причинам пока не могла. Наш развод все еще находился в подвешенном состоянии. Максим не показывался ровно четырнадцать дней и те же четырнадцать дней игнорировал мои сообщения. Он все еще мог подписать бумаги добровольно, что облегчило бы судебное разбирательство.
Заняв ванную, я долго стояла перед зеркалом и просто смотрела на себя. Ладонь касалась все еще плоского живота, но изменения в себе я уже ощущала. Мой срок составлял двенадцать недель. Критический срок, если ты все еще не решила, что делать.
— Мам? — Катя замерла в дверях, держа в руках кружку какао. — Ты опять бледная… Тебе плохо?
— Нет, просто… — Я сделала глубокий вдох. Этот разговор был неизбежен. — Милая, нам с тобой нужно кое-что обсудить.
Заварив себе слабый кофе, я присела вместе с дочерью у кухонного острова. Она явно переживала. Нервно теребила край синей футболки и смотрела на меня с нарастающим ужасом в глазах.
— Я беременна, — выдохнула я, будто ухнув в ледяную воду.
Катя пораженно замерла. И без того большие глаза от удивления стали просто огромными.
— Это… от папы? — спросила она тихо.
— Да, — согласилась я. — Скоро живот станет заметен, так что…
— Ты оставишь этого ребенка?
Я посмотрела на дочь, на свою большую девочку с детскими веснушками и взрослыми глазами.
— Думаю, что да. Сегодня крайний срок для принятия решения, так что…
Катя вдруг резко встала. Заметавшись по кухне, она взяла с подоконника мой телефон и протянула мне.
— Мама, ты должна сказать об этом папе. Он должен знать, он…
— Котя, — попыталась я угомонить Катину панику, но тщетно.
— Нет! — Дочь тряслась как осиновый лист. — Он поступил с тобой плохо, но ты должна ему сказать. Он же все равно узнает. Мы же не сможем прятать от него сестренку вечно.
— Сестренку? — я насмешливо приподняла бровь.
— Или братика. Да какая разница, мам? Мы на что кормить его будем? А тетя Лена? Она знает, что мы практически отжали у нее ее квартиру?
Я потянулась к телефону. Исключительно для того, чтобы утихомирить Катю. Этот разговор все равно ничего не менял, но дочка была права. Максим должен был знать, что алименты с него я буду требовать на двоих детей. Мне на свою зарплату даже при условии работы в декрете их не вырастить. Катина школа ежемесячно обходилась в ее половину, и сейчас ее оплачивал Макс.
Услышав, что нам нужно поговорить, Максим легко согласился на встречу. На пороге Лениной квартиры он стоял уже через сорок минут. Сама Лена снова улетела в командировку, но, как Карлсон, обещала вернуться через несколько дней.
Макс выглядел ужасно: всклокоченные волосы, помятая рубашка, тени под глазами. Я как раз завершала последний макет, когда он явился. Открыв ему, Катя с ним демонстративно не поздоровалась. Молча скрылась в Лениной спальне, громко хлопнув дверью.
— Что случилось? — Максим шагнул в прихожую. — Катя в порядке?
— Проходи, — кивнула я на барные стулья.
А сама отправилась заваривать чай. Искоса наблюдала за мужем, пока доставала чашки. Моим предложением он не воспользовался. Стоял, сжав кулаки до побелевших костяшек, будто готовился к удару.
Решив, что тянуть бессмысленно, я обернулась.
— Я беременна, — призналась я.
Воцарилась странная тишина. Мне больше нечего было добавить, а Максим… Он медленно опустился на стул, словно у него подкосились ноги.
— От меня? — спросил он глухо.
— Вот уж удивительный вопрос! — психанула я. — Естественно, от тебя, от кого еще⁈
Приложив ладонь ко лбу, он нервно взъерошил волосы.
— Боже… — сорвалось с его губ негромко.
Максим поднял голову. Его глаза были красными.
— Алиса… — Он вдруг соскользнул со стула и встал на колени.
— Даже не думай! — прошипела я, увеличивая дистанцию между нами. — Я сказала тебе об этом, чтобы ты заранее знал. Когда ребенок появится на свет, я повторно подам на алименты.
— Алиса… — его голос срывался. — Аля, я клянусь. Аля… Просто дай мне шанс, один-единственный шанс, Аля. Я не могу без вас, пожалуйста. Я потерял и сон, и смысл, Аля…
Я смотрела на